Ваша жизнь больше не прекрасна

— Господа, читайте официальное сообщение. А то сразу о скрижалях. Академик Антипов пропал при неизвестных обстоятельствах, а поскольку в наших сферах людей не крадут, получается, что он добровольно, так сказать, канул в вечность, и останки его, будь они выявлены, объявляются вне закона. Это к слову. Наша же акция вообще не имеет к этому отношения. Обычный тренинг перед выходом на площадку. Ведь в хеппенинге, как вы знаете, нет разделения на сцену и публику. В профанной среде трудно взять ноту…

— Ягненком прикидывается! — крикнула неизвестно как здесь оказавшаяся «драмтрест». Казалось, с ее губ сыплется поджаристая шелуха. — Устроили похороны диссидента. Будто мы не можем отличить. Я давно заметила, куда они метят.

По всему было видно, что метод регенерации она усвоила прочно.

Бумбараш, блестя редкими зубами, расхохотался:

— Академик всех водит за нос. Трюк в духе Каттелана. Эксцентрика таинственности. Он всегда пропадает.

Блондин, однако, еще не разобрался с «драмтрестом». Он вынул из урны похороненный носок и, потряхивая им перед ее носом как вещественным доказательством, сказал:

— Носок же!

— Академик! — напирала «драмтрест» и, ткнув пальцем в ленточку «Нас трое», добавила: — Организация.

Меня всегда неприятно поражало, когда в голосе отличниц и небожителей начинали вдруг появляться коммунистические интонации. Я видел в этом следствие личной катастрофы и мог только сочувствовать, поскольку любое возражение было бестактностью и могло лишь усугубить страдания.

— В прошлый раз, — продолжал смеяться Бумбараш, — он объявил презентацию прогенератива, выставил вместо себя на сцену ходики с бьющейся в агонии кукушкой, а сам не явился.

Публика ответила политкорректным хихиканьем, которое можно было истолковать и как одобрение выходки академика, и как ее порицание. Только старичок, разглядывая зажатую в кулаке домашнюю пепельницу, произнес объективированно:

— Оригинально, но не наука.

— Ну вот… — неопределенно заметил блондин, пытаясь склонить качнувшегося оппонента на свою сторону.

Вдруг из толпы вышла кустодиевская девица. Меня ее явление неожиданным образом приподняло и сконфузило одновременно и, во всяком случае, произвело действие едва ли не большее, чем весь этот базар. Как если бы мать-героиня сошла с пьедестала и спросила, где здесь поблизости можно купить подгузники.

— А кто такой Антипов? — спросила она, по-цыгански положив руку на бедро.

Толпа ответила ропотом, который можно было перевести словами бессильного недоумения: ну уж, знаете! Однако из этого же глухого ропота становилось понятно, что ясного представления о личности, проказах и значении академика у большинства присутствующих не было.

Я был сбит с толку. Похороны носка — репетиция каких-то самодеятельных уличных артистов. Допустим. Однако появление Бумбараша было незапланированным и похожим на провокацию. Потом я решил, что блондин и Бумбараш в сговоре и скандал организован. Цель его мне была не ясна, но подготовленная публика должна была о ней, несомненно, знать. Теперь я уже не мог разобраться не только что к чему, но и кто за что? Если и был во всем этом план, то он явно на моих глазах проваливался.

— Дорогой вы мой, — увещевательно обратился к блондину старик с пепельницей и придержал самовольно завивающийся ус, — я жил в те годы, когда, прежде чем садиться завтракать, шли к ящику за газетой «Правда». Вы будете учить меня читать официальные тексты! Во-первых, мне известно, что это заявление уже признано поспешным. Но и в нем (читайте как следует) ничего не сказано о том, что академик Антипов нарушил конвенцию о переходе. Никто не объявлял его вне закона. Формулировка «при неизвестных обстоятельствах» туманна, согласен, и не делает чести нашему прозрачному сообществу. Но «вне закона»? Это вот эта барышня могла сказать, — старик показал на девицу из киоска, которая в тот момент заправляла меж грудей подаренную кем-то гвоздику, — а вам должны быть известны предания. Антипов начинал вместе с Файззулиным. Надо быть объективным. Странности? Странности… Позвольте спросить: не странен кто ж?

С этими словами забияка и хранитель преданий победоносно поднял подбородок и удалился.

— Я не понимаю, — спросила девица, прикрывшая, наконец, цветком молочное ущелье, — он жив или все-таки помер?

От нее это было слышать странно. Стало быть, с Антиповым, если не в курсе даже она, дело обстояло каким-то особенным образом, во всяком случае, сложнее, чем со мной.

— Да кто ж это может знать, кроме него самого, — ответил ей кто-то.

Люди расходились как после английского обеда, который в целом был удовлетворителен, но в завершение все же не были поданы обещанные тосты с анчоусами или, на худой конец, рулетики из бекона. Бумбараш стоял клоуном, не получившим свои аплодисменты. Компания блондина, тихо напевая что-то вроде «бумца-ца!», начала втекать в свою аудиторию. Сам блондин оставался мрачен.