Махно раздумывал. Идти в Херсон к Григорьеву он не хотел – что ему там делать? Атаман был разбит на подступах к Киеву отрядами Пархоменко и конниками Думенко. Остатки его отряда не могли оказать серьёзного сопротивления ни Красной, ни Белой армии. А ведь он, Махно, изначально был против авантюры неуравновешенного и вечно пьяного атамана. К тому же Григорьев пытался связаться с Деникиным. Недавно два его связных с письмом были перехвачены махновцами. Батька приказал их повесить. С белыми он переговоров вести не будет!
Махно видел, что находится между молотом и наковальней. Если Красная армия начнёт против него боевые действия, то всё же придётся уходить на запад, ибо с юго-востока поджимают белые. Или к большевикам – с ними можно договориться. Тем более что в Красной армии очень много бывших крестьян, которым махновщина была по душе.
Батька понимал, что открыто выступать против Советской власти он не может. И также он понимал, что с большевиками у него меньше противоречий, всё-таки он воевал за крестьянскую власть, за землю. Деникин же декларировал возврат земли помещикам. А раз так, то к белым хода нет, потому и Григорьева он не поддержал. Одно дело – отстаивать свои взгляды на политическое устройство государства после войны, и совсем другое дело – воевать с Советской властью. Тем более когда белопогонники наседают.
К тому же его отталкивала эта животная ненависть Григорьева к евреям. Нет, еврейские погромы постоянно устраивали и красные, и белые, о петлюровцах и говорить нечего. Так что григорьевские банды особо не отличались – как все грабили, убивали, насиловали, сжигали дома евреев. Но махновцы не позволяли себе что-либо подобное. Боялись своего батьку. И было за что!
Как-то в мае в местечке Горькая Александровского уезда какие-то залётные хлопцы учинили еврейский погром. Эти гаврики не так давно пришли в армию батьки, ну, как водится, после того, как выбили из местечка белых, ограбили местных еврейских лавочников. И вроде бы даже никого не убили, так, прибарахлились. Но он, Махно приказал провести расследование и суд. Семерых главных виновников расстреляли. Тут же, на месте! Чуть раньше он собственноручно застрелил своего бойца за самовольное вывешивание на железнодорожной станции Гуляй-Поле плаката «Бей жидов!». Бить – бей, но зачем эта пропаганда? Чтобы потом каждая тварь на него, на Махно пальцем показывала? К тому же в Революционной повстанческой армии воюет отдельная еврейская пулемётная рота. Да и вообще среди махновцев евреев было довольно много… Так что еврейскую тему поднимать нельзя, махновцы – это вам не петлюровцы!..
В дверь хаты кто-то постучал.
– Кого там черти принесли? Сказали ж вам, бестолочам, батька думать будет! – заорал Махно.
В открывшуюся дверь бочком-бочком протиснулся Арон Давидович Канторович, он же Барон.
– Нестор Иванович, там Авраам тебя дожидается. Буданов. Ты ж ему дал поручение пробраться к красным. Он собрался, ты будешь с ним говорить?
Махно встал из-за стола, поправил шашку.
– Пусть зайдёт. Дам ему ценные указания, надо во всей широте и со всей ясностью обсудить создавшееся положение на Украине.
Барон вышел. Тут же в хату зашел коренастый дядька. И хоть он был небольшого роста, но мышцы просто бугрились под его рубахой. Авраам Буданов с детства работал слесарем в паровозном депо Луганска, потом сделался подручным кузнеца, так что железа в своё время перетягал множество пудов. Состоял в боевой организации анархистов ещё с 1905 года, участвовал в первой русской революции. Потом продвигал анархические идеи на Украине, многие его знали как организатора шахтёрских анархических групп и профсоюзов на Донбассе. В конце 1918-го в составе анархической группы Васильева выехал в Юзовку для подпольной работы против власти гетмана Скоропадского. В мае 1919-го приехал в Гуляй-Поле, присоединился к махновцам. И вот сейчас батька собирался отправить его в Красную армию.
– Слухай, Авраам, сидай, сам понимаешь, дело у тебя чрезвычайное и важное. С большевистскими вождями у меня разговор не получився. Я Ленину, конечно, телеграфировал и объяснил принятие решения о разрыве с Красной армией постоянными нападками на меня со стороны представителей центральной власти и прессы коммунистов-большевиков. И сообщил о своей преданности революционному делу. Но пока там верховодит всеми делами Троцкий, мени пока рано с ними замириться. А вот командарм Егоров – он толковый, я щэ весной восемнадцатого года с ним зустречался и говорил. Сейчас мне разведка доложила, что он в Полтаве, командует Четырнадцатой армией. Колы мы вместе с ним объединимся, то Деникина остановим. Или хотя бы затрымаем. Деникин на Киев прёт, если выровняет фронт, то пойдёт на Москву.
– Так я понял, батьку, шо мне надо к красным, так мне надо напрямкы к тому Егорову?