Ваше благородие товарищ атаман

Зиньковский хлопнул Сергея по плечу.

– Экий ты… барчук нежный. Ну, увидел и увидел. Что с того?

– Так и она меня увидела. Заорала. Мужик тот голый с кровати соскочил – и за шашку схватился. Я – бежать. По коридору побежал, увидел дверь приоткрытую и в номер какой-то заскочил. В шкаф спрятался. Ну и сидел там, думал – пересижу, пока уляжется всё…

Лёва усмехнулся.

– Эх, ты, горе луковое. Ну, увидел бабу за амурным делом – и чего? Тот мужик что, голый бы побежал за тобой? Оно ему надо? Сбёг бы ты по лестнице вниз – и делов-то. Ладно, чем кончилось всё?

Сергей посмотрел Зиньковскому в глаза:

– Не кончилось. С этого всё и началось. Когда я уже хотел выходить, в комнату зашёл Владимир Александрович, а с ним какой-то мужик. Он называл его Лев Борисович. И я услышал их разговор. Этот Лев Борисович рассказывал Владимиру Александровичу о том, что надо использовать батьку Махно, стравить его с деникинскими армиями, а потом, когда он свою задачу выполнит, убрать его…

Зиньковский присвистнул.

– А вот это, браток, уже интересно. С этим можно и к батьке ехать. И ты прав, надо торопиться…

Глава двадцать первая. «Долго будут помнить Нестора Махно!»

Махно решил собрать всех своих командиров и устроить совет – как быть? Ситуация складывалась непростая. Южный фронт красных трещал по швам, Добровольческая армия Май-Маевского рвалась к Киеву, и, похоже, юго-западный участок Деникин выровняет и ликвидирует огромный выступ от Киева до Одессы. И как раз на Одессу белые пойдут через Николаев, то есть прямо через них. Сопротивляться им бесполезно – боеприпасов нет, потери большие, нужны новые лошади, провиант. Здесь он может ещё достать всё необходимое, а если придётся уходить на запад, в сторону Умани, то там – петлюровцы, которых он громил в прошлом году под Екатеринославом. Там придётся драться, и драться практически голыми руками.

На Гуляй-Поле ему сейчас не пробиться – придётся ломиться через всю глубину обороны белых. А с Дона казаки ударят – и всё, нет у него армии, все полягут. Надо идти на запад. Или всё же замириться с большевиками? Но как? Троцкий не простит тот его ответ…

На улице послышался шум. В хату постучали.

– Кто там ломится? Я ж сказал – меня не тревожить!

Дверь открылась, и в хату зашёл всё тот же Арон Канторович по кличке Барон. Он был у Махно кем-то вроде серого кардинала. К тому же Канторович отвечал за агитацию и идеологию – всего за три дня наладил в Екатеринославе выпуск анархистской газеты. И там же отпечатал целую телегу махновских листовок, которые до сих пор его хлопцы раздают по сёлам. Слово – оно даже посильнее пули будет, люди не только его дела видят – они хотят знать, что он хочет им предложить. А он, Нестор Махно предлагает им землю и волю, всё то, что всегда хотели дать народу анархисты. И никакой там диктатуры – ни пролетариата, ни помещиков-капиталистов, ни царя, ни генералов.

– Батька, там прискакали твои хлопцы, что ты их за Щусём посылал, так вот, он сам к тебе едет, щас будет.

Махно встал из-за стола, надел свою папаху.

– Надо пойти встретить Щуся, он мне как раз сейчас нужен, совет хочу собрать. Ещё позови мне Белаша, Бондаря, Марусю и Якова. Скажи, что батька совет собирает.

– Добре, батька.

Махно вместе с Канторовичем вышел на крыльцо. Вдалеке показался большой конный отряд. Он ехал с развёрнутым чёрным знаменем. До батьки долетела песня, которую пел едущий впереди отряда колоритный всадник в красном гусарском ментике. Но при этом на его голове красовалась матросская бескозырка. Рядом с ним на конях ехали два гармониста, которые наяривали на гармошках, а командир отряда запевал:

Лютая погодка, воля задарма,
Вырвана решётка, взорвана тюрьма,
Гулевань без меры, бей из «винтаря»
Во христову веру, в батюшку-царя!
Вольный ветер в поле с нами заодно –
Долго будут помнить Нестора Махно!..
Красная поддёвка, верная гармонь,
Шашка, да винтовка, да братишка-конь!..
Доигрался голубь, получай за всех!
Головою в прорубь, сапогами в снег…

И тут весь отряд подхватил припев и в сотню мощных глоток грянул:

Вольный ветер в поле с нами заодно –
Долго будут помнить Нестора Махно!..

И снова запевала в матросской бескозырке на буйной шевелюре зычным голосом продолжил сольную партию: