Ваше Величество Госпожа Рабыня

— Зиночка, что-то ты сегодня больно уж кровожадная. Мне же — не ради мести. Нет, чего я к тебе пристал: очень хочу понять, может ли женщина — не сумасшедшая, не доведённая до отчаяния — взять и ни с того ни с сего покончить с собой… Ты, конечно, меня прости: я понимаю, Зиночка, такие вопросы не тебе задавать, а Господу Богу, но… запутался, понимаешь ли. А знать очень важно. Ведь после Бутова осталось не меньше восьми "бесхозных" рабынь… Нет, формально-то они при хозяевах — кто горничной, кто секретаршей служат, но… со смертью Игоря Олеговича — чувствую, а понять не могу! — что-то оборвалось. Распалась какая-то важная связь… Ты, Зиночка, только представь себе: Васечкина — начало… А дальше — одна за другой… Восемь самоубийств — не слабо?! А может — и больше! Я ведь только "идейных" рабынь считаю… Представляешь, Зиночка, какой в этом случае в нашем ведомстве хай поднимется? Да и просто — по-человечески… я Ирину Антоновну видел сегодня в морге… красивая… как живая… кажется, что не умерла, а спит… но ведь — мёртвая! Взяла вот и отравилась…

— Геннадий Ильич, не надо. Пожалуйста, не переживайте так! Из-за какой-то дурочки ненормальной! Я, Геннадий Ильич, бочку качу на Лисовского да на Пушкарёва (правильно, сволочи!), но ведь и эти — тоже. Никто их в рабство не продавал — добровольно шли. Сами напрашивались. Нет, я бы, конечно, таких, как Бутов…

— Отстреливала, Зиночка? Или всё-таки — колотила скалкой? Как, например, меня?

Заметив, что туча прошла и майор повеселел, Озяйкина тоже перестроилась на шутливый лад:

— Не передёргивайте, Геннадий Ильич! Вас — вовсе не скалкой, вас бы — шумовкой… А лучше, — глаза Озяйкиной на миг приобрели отстранённо мечтательное выражение, — плёточкой. Вам бы, ей Богу, пошло на пользу.

— Зиночка, да ты оказывается готовая "клиентка" для Игоря Олеговича! То-то так на него набрасываешься! И на рабынь! Жаль, не успела — убили бедненького…

Смутившаяся Зиночка ответила обычной в подобных случаях банальностью:

— Да ну вас, Геннадий Ильич, скажете тоже…

Завершившийся на шутливой ноте разговор с Озяйкиной, разумеется, ничего не прояснил для майора, да и не мог прояснить — Брызгалов его затевал вовсе не для этого. Тем не менее, отпустив секретаршу, Геннадий Ильич почувствовал, что настроение его заметно улучшилось и текущее расследование видится уже не в таком безнадёжном свете. Самая болезненная заноза если и не была извлечена, то мучила уже не особенно: действительно, массовое самоубийство бутовских рабынь — плод его больного воображения и только! А Васечкина? Приободрённый разговором с Зиночкой майор чувствовал, что способен думать о ней, уже не испытывая острого чувства вины. В самом деле: погибла красивая, молодая женщина — жалко, конечно! — но при чём здесь он? Мог он предотвратить это самоубийство? Не мог! Так стоит ли попусту изводиться? Другое дело, понять, в чём причина трагедии — по своей ли воле Васечкина ушла из жизни? Не подтолкнул ли кто? Если так, то — да: в этом последнем случае найти и привлечь виновного майора обязывала профессиональная гордость.

Словом, ничего после короткого разговора с Зиночкой не прояснилось, но чувство вины рассеялось, горизонт очистился, раздражение улеглось и склонности к самоедству у Брызгалова больше не было. Во всяком случае — на данный момент. И он наконец-то смог составить более-менее чёткий план предстоящих действий. Во-первых: Алла Анатольевна и Яновский — жена и друг — родные и близкие, как это ни печально, в большинстве случаев оказываются причастными к свершившейся трагедии. Во-вторых: деловые связи Игоря Олеговича — строго по документам: работа тяжкая и, скорее всего, бесперспективная, однако необходимая. И далее: выстрел в Бутова и самоубийство Васечкиной — есть ли (в реальности, а не в его фантазиях!) какая-нибудь связь между этими двумя смертями?

А кроме? Ведь всё, сформулированное сейчас, худо-бедно, но им уже отрабатывается. Музыкант? Не зря же он возглавляет список? Будто бы нет причины? Мало ли… А подсознание ошибается очень редко… И что-то, когда он выписывал фамилию Сазонова, вело его руку? И всё же…

…всё же, поводя итог прошедшему рабочему дню, Геннадий Ильич был недоволен. Отрабатываемые очевидные версии, две, три весьма фантастические гипотезы, приступ душевного самобичевания — не впечатляет! Серость, рутина, мазохистские судороги, а допрос Лисовского, так и вообще — провал! Совершенно необходим новый взгляд, но… прозрения не случаются по заказу! А посему — довольно! На сегодня хватит! Домой!