Ваше Величество Госпожа Рабыня

Ни что в голове у Геннадия Ильича ни во что хоть сколько-нибудь оформленное не складывалось: мысли кружились по замкнутому кругу — дорога всё-таки отвлекала. Но и тупое пережёвывание в уме свидетельских показаний от дороги — тоже. Не заметив, майор проскочил поворот на ведущую к больнице улицу Бехтерева и вынужден был, чертыхаясь, почти три километра катить вдоль сплошной разделительной полосы, пока она наконец-то — аж за мостом — не перешла в спасительный пунктир. Лихо развернувшись почти под носом у допотопного "КРАЗа", Геннадий Ильич уже без приключений добрался до места.

Больница от последних городских построек отделялась глубоким узким оврагом — по дну которого весело пробегал зловонный ручей. Переехав по дамбе эту топографическую несообразность, Геннадий Ильич оказался перед железными двухстворчатыми воротами в сплошном бетонном заборе.

Следуя инструкции Кандинского, майор дал три коротких гудка — из будки высунулся охранник и, не удосужив взглядом водителя, впился глазами в номер его автомобиля. Попялившись несколько долгих секунд, скрылся и что-то там у себя нажал: створки ворот, слегка повизгивая и слабо погромыхивая, поползли в разные стороны — брызгаловский "жигулёнок" без промедления скользнул в образовавшуюся дыру. Попетляв по аллеям чахлого больничного парка, майор отыскал трёхэтажное унылого вида строение — корпус номер семнадцать, "вотчину" Владимира Моисеевича Кандинского.

Высокий лоб в обрамлении седеющей львиной гривы густых волос, пышная щётка усов под носом, полные губы, волевой подбородок, пытливый взгляд тёмно-карих глаз — чёрт побери, ещё двойник! "А не многовато ли? — мелькнуло в уме Геннадия Ильича, пока он, здороваясь, пожимал протянутую руку Кандинского. — Алла Анатольевна и Лидия Александровна, Владимир Кандинский и… Альберт Эйнштейн! Ничего себе — шуточки! Можно подумать, что Бутов действительно продал душу дьяволу, и теперь, получив своё, сатана изгаляется над следствием!"

Конечно, внимательно всмотревшись в лицо Владимира Моисеевича, Брызгалов обнаружил, что сходство психиатра с великим физиком не столь уж и велико, но тем многозначительнее и ехиднее оно представлялось. Сравнивать несравнимое, проводить фантастические параллели — да это впору самому обращаться к доктору! "А что, — в сопровождении психиатра поднимаясь по лестнице на второй этаж, продолжал размышлять майор, — расскажи я Кандинскому о своей "картинке", он, чего доброго, смотреть на меня начнёт как на будущего пациента!"

В кабинете, усадив Брызгалова в кресло, Владимир Моисеевич, чтобы быть на равных, не прошёл за стол, а, пододвинув стул, устроился сбоку, напротив майора, в полутора шагах от него — оптимальная дистанция для непринуждённой дружеской беседы.

— Польщён, Владимир Моисеевич, очень даже польщён. Но всё-таки, — отвечая на комплименты, выслушанные по телефону, первым заговорил Брызгалов, — чего особенного было в моём совете? Ну, относительно Веры Максимовны? Когда я велел Пушкарёву её связать?

— А чем, Геннадий Ильич, вы располагали, давая этот совет? Одно самоубийство, один несчастный случай — и всё! Но главное — даже не это. Из массы бутовских женщин выделить тех, кого вы назвали "рабынями по убеждениям" — далеко не всякому психиатру пришло бы такое в голову!

— Но ведь, Владимир Моисеевич, это же совсем по другому поводу. Просто я проверял одну из версий: ну, что убийца Игоря Олеговича — человек с крайне неустойчивой психикой. Причём — из его хороших знакомых. А где, спрашивается, искать таких, как не среди бутовских рабынь? Ну, вот я и проверил список. Благо, в девяносто восьмом году прокурор постарался. Ох, как постарался! Допросил едва ли не шестьдесят свидетельниц. Он, правда, упорно именовал их "потерпевшими"… Но это его проблемы…

— …извините, Геннадий Ильич, было бы очень любопытно взглянуть на этот список. А то ведь я знаю только по газетам, в которых печатались лишь одни ядовитые глупости…

— Хотите, Владимир Моисеевич, я вам из "прокурорского досье" перепишу на дискету? Со всеми показаниями — которые товарищ Люмбаго вытянул у бутовских женщин? Чтобы лечить ту же Веру Максимовну — вам ведь очень не помешают её показания в девяносто восьмом году?

— Ещё бы, Геннадий Ильич! Ведь это же динамика процесса за два года! Иметь возможность сравнить то, что она говорит сейчас — с тем, что Люмбаго записал тогда! Да для психиатра это — знаете!

— Наверно, Владимир Моисеевич… только те показания… они ведь весьма специфичны… под определённым углом… ведь нашему прокурору — что?.. насилие, принуждение, побои, наркотики… особенно — наркотики… всё остальное было ему до лампочки…

— Конечно, если бы тогда с ней побеседовал не прокурор, а психиатр — было бы лучше. Но и так… Большое, Геннадий Ильич, спасибо — надеюсь, обещанная вами кассета мне очень поможет… А кстати? В девяносто восьмом? Серьёзной психиатрической экспертизы бутовских рабынь тогда, как я понимаю, не проводилось? Не можете сказать — почему?