Теперь уже до мальчика дошло, что он сказал что-то не то, вот только непонятно — почему Альви так обиделась? Отис растерянно пожал плечами, потоптался на месте и выдавил из себя:
— Аль… ну не обижайся… хорошо, я обещаю, что больше не буду стрелять по птицам. Ты же знаешь — если я что сказал, я сделаю, правда-правда.
— Знаю, — на бледном лице появилась легкая улыбка, совершенно неожиданно вызвавшая в душе мальчишки какие-то непонятные чувства, впрочем, почти сразу исчезнувшие. А Альви, тем временем, уже заинтересовалась кое-чем совершенно иным. — Отис! А пойдем играть в парк!
Родители не отпускали ее туда одну, только с Отисом. Конечно, Альви отнюдь не была пай-девочкой и вполне могла улизнуть в столь привлекательное место одна, но огорчать любимых родителей таким вопиющим проявлением непослушания не хотелось. Да и Отис, явственно чувствовавший за собой какую-то непонятную, но все же вполне осязаемую вину, с радостью согласился составить своей подружке компанию.
— Хорошо… Эй, Альви! Подожди меня! — девочка, уже побежавшая по тропинке, обернулась на ходу и показала язык.
— Догоняй!
Затем её белое платьице скрылось в гуще кустарника и Отис, спрятав рогатку в карманах штанов, поспешил следом, ныряя в зеленые заросли. Ветки больно стегались, мальчику даже пришлось прикрыть руками глаза, а когда, вновь выбравшись на яркий солнечный свет, он широко раскрыл глаза, то увидел страшную картину…
Все как на экране телевизора, все так же — медленно, по кадрам, одно растянутое во времени движение за другим. Мощная машина, какой-то джип, сверкая темными стеклами и дергаясь, так муха в паутине, нехотя преодолевала, словно в замедленной съемке, раскаленное дорожное покрытие. Кадр за кадром, огромный автомобиль приближался к хрупкой фигурке в белом платье, Альви уже заметила опасность, но было поздно, круглые от ужаса глаза девочки неотрывно смотрели на приближавшуюся смерть…
Отчаянный визг тормозов вдруг прорвался в сознание мальчика и оглушил его. Джип, развернувшись боком, уже остановился, но поздно, слишком поздно — беспомощное детское тело распростерлось на асфальте, а равнодушный ветер играл легкой тканью белого платья. Внутри Отиса словно что-то оборвалось, он чувствовал лишь пустоту в груди, которая все разрасталась и разрасталась. Отис почувствовал чье-то прикосновение к щеке, осторожно поднял руку, прикоснувшись к лицу. Кончики пальцев соприкоснулись с чем-то липким и теплым, и мальчик, с какой-то непостижимой отстраненностью понял, что это кровь. Чужая кровь.
А потом мир обрел резкость.
Все стало на свои места, как в театральной постановке. И громоздкий джип, поражающий нелепостью форм, и водитель, выбежавший из машины и теперь испуганно лопочущий какие-то банальные глупости, и еще несколько остановившихся машин, пассажиры и водители которых, в лучших традициях зевак всего мира, с любопытством обступили место происшествия, причем никто даже не додумался позвонить в полицию или вызвать скорую помощь. Тут Отису стало тошно, от всей этой картонности, от плоских людей, заботившихся только о себе, о своих интересах. Одни удовлетворяют свое любопытство и жажду острых ощущений, удовлетворяют чужим горем, болью и смертью; а другие, как этот водитель джипа, сначала тешат своё мелочное тщеславие, мчась с дикой скоростью, а потом пытаются ускользнуть от ответственности, спасая свою шкуру.
Мерзко…
Отис видел все, видел, что было, видел, что будет, читал всех их, как открытую на последней страницу книгу. В этот момент донесся душераздирающий звук сирены — это полицейский на мотоцикле пробивал себе дорогу сквозь толпу зевак. Офицер, не снимая шлема, соскочил на асфальт рядом с телом. Отис ожидал, что тот займется осмотром места происшествия, но, вместо этого, полицейский почему-то направился к обочине дороги. Мальчик взглянул на стража порядка более внимательно и вздрогнул. Вздрогнул, потому, что не увидел внутри полицейского ничего. Абсолютно ничего, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Лишь бесконечную, всепоглощающую пустоту.
Офицер остановился в шаге от мальчика, неподвижно постоял с секунду, а затем снял шлем, открывая солнцу и ветру лицо, больше похожее на маску. Губы неторопливо задвигались, произнося заученную и ставшую привычной для Отиса фразу.
Вот и все.
Отис провел пальцами по щеке, красные полосы на белой коже были похожи на безумную боевую раскраску, вдохнул теплый летний воздух, наслаждаясь последними мгновениями. А потом закрыл глаза.
«Ваше время вышло!»
— Уууу… Неужели он чему-то научился?
— Ничего удивительного, разве люди потеряли способность учиться, пусть и на своих ошибках?
— Нет, но… Я ему не верю.
— А кому ты веришь? Да и ты лукавишь, когда говоришь эти слова, ведь ты не ему не веришь, ты в него не веришь.
— Да пусть даже и так. А ты разве веришь?
— Верю. Это не так сложно, знаешь, нужно просто отбросить…
— Стоп-стоп-стоп! Свежо предание, но слышу уже сотый раз. Не нужно мне твоих мудрствований. И вообще — раз ты ему веришь, почему отвергаешь?