Вашингтон

Местом сбора Вашингтон выбрал «Храм Добродетели», где проводились воскресные службы, танцы и масонские собрания (главнокомандующий исполнял обязанности мастера масонской ложи). Помещение было набито битком, когда генерал незаметно вошел туда через боковую дверь. Ему было не по себе в этой наэлектризованной атмосфере; впервые он всей кожей ощущал устремленные на него враждебные взгляды. Поднявшись на возвышение, он достал из кармана заготовленную речь на девяти страницах, испещренных восклицательными знаками и прочерками, обозначавшими паузы. Для начала пристыдил офицеров за неподобающее поведение, подчеркнув, что решения надо принимать хладнокровно. «Я был среди первых, кто вступил в борьбу за дело нашей общей родины. Я ни на минуту не покидал вас, разве что по государственным делам. Я был вашим товарищем и свидетелем ваших несчастий и не последним видел и признавал ваши заслуги. Вряд ли можно представить в конце войны, что мне безразличны ваши интересы». Офицеров призывают повернуть оружие против своей страны. Кто мог такое сказать? Разве что засланный из Нью-Йорка, «замышляющий недоброе, сея семена раздора и разлада между гражданской и военной властями». Надо дать Конгрессу шанс исправить упущения и подать потомкам пример истинного благородства.

Вашингтон никогда не был великим оратором. Он завоевывал сердца вовсе не своим красноречием. Вот и сейчас всё решил простой искренний жест, а не блестящая речь. Чтобы уверить офицеров в намерении Конгресса выполнить обязательства перед ними, Вашингтон решил прочесть им письмо от конгрессмена Джозефа Джонса из Виргинии. Достал листок, но читать не мог: строчки расплывались перед глазами. И тогда он водрузил на нос свои новенькие очки, пояснив: «Извините меня, господа. Я поседел на службе вам, а теперь, похоже, слепну». У офицеров слезы навернулись на глаза, ведь всё, что говорил им генерал, было правдой! Через несколько минут он вышел из зала; бунт был усмирен, так и не разразившись. По счастью, Конгресс сдержал обещание, данное за него Вашингтоном, и выплатил офицерам жалованье за пять лет. А несколько дней спустя пришло известие о Парижском мирном договоре.

Восемнадцатого апреля 1783 года Вашингтон официально объявил войскам о прекращении войны между Америкой и Великобританией и поблагодарил их за труды. «Счастливы, трижды счастливы будут они отныне, возводя огромное здание свободы и верховной власти на широком основании независимости… и учреждая приют для бедных и угнетенных всех народов и вероисповеданий», — писал он в приказе по армии. Теперь актерам этой великой пьесы остается лишь довести свои роли в совершенстве и неизменности до конца последнего акта, а затем раскланяться под аплодисменты. Главнокомандующий велел квартирмейстеру выдать увольнительные удостоверения, чтобы он смог распустить солдат по домам. В последующие дни он лично подписал несколько тысяч таких документов.

Союзники тоже не были забыты в минуту радости: «Независимостью, за которую мы сражались и которую обрели после более чем семи лет суровых боев, в большой степени мы обязаны щедрой помощи вашего народа и храбрости ваших войск», — писал Вашингтон Рошамбо из Ньюберга 10 мая.

Остро встал вопрос о положении бывших рабов. Хозяева начали предъявлять права на негров, намереваясь вновь обратить их в рабство, поскольку им уже не нужно было бороться за общую независимость. Выдать чернокожих, служивших в Континентальной армии, Вашингтон отказался, сославшись на то, что у них еще не истек срок контракта, зато списки беглых рабов, переметнувшихся к англичанам, передал Даниелю Паркеру, делегированному к бывшему неприятелю, чтобы вернуть живую собственность. В этих списках значились и 15 рабов самого Вашингтона. «Если паче чаяния Вы что-нибудь о них узнаете, я буду весьма признателен, если Вы возьмете их под стражу, чтобы я мог получить их назад», — писал он 28 апреля. Вернуть удалось шестерых рабов; еще четыре отплыли в Англию, а один, Генри Вашингтон, в начале 1790-х годов отправился во Фритаун (будущую столицу Сьерра-Леоне) — новую британскую колонию в Африке, и применял там агрономические познания, полученные от бывшего хозяина.

Британскими силами в Нью-Йорке теперь командовал бывший губернатор Канады Гай Карлтон, сменивший отозванного Генри Клинтона. У него были твердые понятия о чести, и хотя по мирному договору американцы были вправе потребовать своих рабов обратно, он держал данное его предшественниками обещание освободить негров, поддерживавших англичан. Он выдал три тысячи удостоверений для защиты бывших рабов, похищение которых отныне считалось преступлением. Да и сами негры, глотнувшие свободы, скорее покончили бы с собой, чем вернулись в рабство. Увидав на улицах Нью-Йорка своих бывших хозяев из Виргинии или Северной Каролины, они дрожали от страха; единственной надеждой было просочиться на корабль, уходящий в Великобританию.