Вашингтон

Таверна «Голова королевы» была больше известна как «таверна Фраунсиса». Хозяин, Сэмюэл Фраунсис, был уроженцем Вест-Индии и носил прозвище Черный Сэм, хотя и не был чернокожим. Отличный кулинар и франкмасон, он симпатизировал делу независимости и во время оккупации, как мог, помогал американским пленным, а также сумел помешать заговору с целью убийства Вашингтона (летом генерал поблагодарил его письмом за «неизменную дружбу и верность делу нашей страны»). Пожелав счастливого пути последним англичанам, оставлявшим Нью-Йорк, Вашингтон в тот же день, 4 декабря, собрал своих подчиненных на большой банкет на втором этаже таверны Фраунсиса.

Рядом с генералом были Нокс, Штойбен и Мак Дугалл; в целом же набралось человек 30–40. Когда вошел Вашингтон в своем обычном синем мундире, все встали. Он угощал гостей, как радушный хозяин, но сам почти не ел. В торжественной тишине наполнили бокалы.

Подняв свой бокал в дрожащей руке, Вашингтон заговорил голосом, прерывающимся от волнения: «Я покидаю вас с сердцем, полным любви и благодарности. Искренне желаю, чтобы ваша дальнейшая жизнь была настолько же процветающей и счастливой, как прежняя была славной и почетной». Выпили молча. Из глаз Вашингтона текли слезы. «Я не могу подойти к каждому из вас, — сказал он, — но буду вам обязан, если каждый из вас подойдет и пожмет мне руку».

Первым подошел Генри Нокс. Вашингтон обнял его и поцеловал, обливаясь слезами. Затем была очередь Штойбена. «Я никогда прежде не видал столь печальной и слезной сцены, — записал в дневнике Бенджамин Толмедж. — Одна лишь мысль о том, что мы больше никогда не увидим его лицо в этом мире, казалась мне совершенно невыносимой». После того как все офицеры с ним обнялись, Вашингтон прошел через весь зал, поднял руку в знак прощания и ушел не обернувшись. Офицеры застыли в гробовом молчании.

У паромной переправы в Нью-Джерси собралась большая толпа горожан, чтобы проститься с «отцом народа». Вашингтон приподнял треуголку, офицеры и обыватели помахали шляпами в ответ. Он взошел на палубу, 22 гребца взялись за весла, и вскоре паром исчез из виду.

Блуждающий Конгресс теперь заседал в Аннаполисе (это место было выбрано в надежде завлечь редко появлявшихся «на работе» депутатов театрами, балами и прочими развлечениями). Вашингтон обещал Марте быть дома к Рождеству, но прежде надо было сложить с себя обязанности главнокомандующего. От Нью-Йорка до Филадельфии он добирался четыре дня, поскольку ни в одном городке по пути нельзя было избегнуть чествований и толп просителей, осаждавших его ходатайствами о должностях или иных милостях. В Филадельфии он пообещал каждый день проезжать по улицам, «чтобы благодарные американцы могли иметь удовольствие его видеть», как писал жене один из горожан, голландец Герард Вогельс. На торжественных приемах следовали бесконечные тосты, на которые генерал был принужден отвечать. Даже его величайшее терпение истощалось; однажды он ушел с концерта, когда хор затянул гимн в его честь на музыку Генделя. От дам не было отбоя; едва он входил в помещение, как все остальные кавалеры были забыты.

Между тем в Аннаполисе готовились к его приезду и строили деревянную триумфальную арку в классическом стиле, в центре которой красовалось изображение увенчанного лаврами Цинцинната, сменившего меч на орало. Чтобы все всё поняли, Цинциннату решили придать сходство с Вашингтоном; эту работу поручили Чарлзу Уилсону Пилу, и Вашингтону пришлось позировать ему несколько сеансов. Но 15 декабря, еще до того, как портрет был закончен, Вашингтон уехал из Филадельфии, захватив с собой лишь двух адъютантов — Дэвида Хамфриса и Бенджамина Уолкера — и рабов. Четыре дня спустя на подступах к Аннаполису его встречала делегация официальных лиц, среди которых был Горацио Гейтс. Под непременные 13 залпов Вашингтон прибыл в таверну Джорджа Манна, откуда на следующий день написал письмо Томасу Миффлину, ставшему председателем Конгресса. Генерала интересовало, каким образом он должен подать в отставку: письменным прошением или в ходе публичной церемонии. Конгресс решил, что должна состояться церемония, но сначала — торжественный банкет.

На банкет, устроенный 22 декабря, явилось несколько сотен человек. Гудение голосов сливалось со звяканьем ножей и вилок. После положенных тринадцати тостов Вашингтон провозгласил свой: «За полную власть для Конгресса во имя общей цели». После банкета состоялся бал. В залитом светом зале Вашингтон танцевал с 22-летней местной красавицей Мартой Ролл Маккьюбин. Впрочем, ему не давали передохнуть; все дамы, причесанные по последней моде (13 локонов), хотели танцевать с ним или хотя бы дотронуться до него.