Вашингтон

Неприятель тоже придавал большое значение литературе и искусству для поднятия боевого духа. Фэнл-холл на Рыночной площади Бостона, где когда-то собирались патриотично настроенные горожане, превратили в городской театр и ставили там Шекспира и фарсы генерала Бургойна, открывшего в себе талант сатирика. В одном из них главную роль сыграла Салли Флаккер, свояченица Генри Нокса. Вечером 8 января Фэнл-холл наполнился офицерами в военной форме и их женами. Должна была состояться премьера сезона — музыкальный фарс, сочиненный Джоном Бургойном, под названием «Блокада». Занавес поднялся — и зал грохнул хохотом: по сцене ковыляла нелепая фигура в непомерно большом парике, волочившая за собой ржавую шпагу, — так автор изобразил Джорджа Вашингтона. Но в это самое время солдаты из Коннектикута под командованием майора Томаса Ноултона неожиданно атаковали Чарлзтаун, а англичане ответили пушечными залпами. Зрители в зале приняли это за «шум за сценой», и тут еще один комический персонаж, сержант-янки в одежде крестьянина, выскочил на сцену, крича, что мятежники «вцепились в Чарлзтаун». Публика громко зааплодировала, однако вскоре поняла свою ошибку, началась суматоха. Офицеры помчались на свои посты, некоторые пробирались прямо через оркестровую яму, топча скрипки; те, что были заняты в постановке, просили воды, чтобы смыть грим; женщины падали в обморок; генерал Хоу кричал: «Все на улицу!» Разумеется, атака была отбита.

В тот же день Вашингтон отправил генерала Ли в Нью-Йорк, чтобы обеспечить оборону этого города. Через неделю по приказу из Лондона генерал Клинтон с небольшой эскадрой отплыл на юг — подыскать удобные позиции в Каролине и, соединившись с местными шотландскими лоялистами и корпусом, посланным из Ирландии, нанести удар по мятежникам. Британский гарнизон в Бостоне сократился на полторы тысячи солдат. Вот тут бы и штурмовать город — но как? Чем?

Чтобы обезопасить себя хотя бы с одной стороны, Вашингтон провел переговоры с индейскими вождями. Лагерь тогда навестил Джон Адамс, и Вашингтон представил его своим собеседникам как члена «Большого костра совета из Филадельфии». Но «Большой костер» мог помочь ему только советом.

Ночью 14 января, когда все вокруг спали, Вашингтон, не могший сомкнуть глаз от тревоги, писал длинное и отчаянное письмо Джозефу Риду. Пороха мало, денег нет совсем, солдаты уходят, не повинуясь приказам и унося с собой казенные мушкеты; просто чудо, что британцы не пытаются напасть. «Я часто думал о том, насколько счастливее был бы, если бы вместо того, чтобы принять командование в таких условиях, взвалил на плечо мушкет и поступил рядовым или, если бы только мог оправдать такой шаг перед потомством и собственной совестью, вернулся в леса и жил в вигваме. Если я окажусь способен превозмочь всё это и многие другие сложности, которые еще возникнут, я свято поверю в то, что в этом перст Провидения, это он ослепил наших врагов».

Но на Бога надейся, а сам не плошай. Два дня спустя Вашингтон созвал военный совет, чтобы представить план «дерзкого и решительного штурма Бостона». Скептически настроенные генералы единогласно его отвергли: из-за нехватки пороха невозможно провести артиллерийскую подготовку, способную смешать ряды неприятеля; к тому же они считали, что Вашингтон завышает собственные силы и занижает численность войск противника.

Вечером 17 января возле ставки Вашингтона тяжело спрыгнул с коня измученный гонец от генерала Скайлера, доставивший самые плохие новости за последний период: американцы потерпели жестокое поражение под Квебеком, неопытные войска бежали, охваченные паникой; генерал Монтгомери погиб, а Бенедикт Арнольд, произведенный в бригадные генералы, ранен в ногу мушкетной пулей. Сколько еще ранено, убито, взято в плен — бог весть; срочно нужна помощь. В очередной раз Вашингтон почувствовал, что все взгляды с тревогой устремлены на него и от него одного чего-то ждут.

Какой Квебек? Они Бостон взять не могут!

По счастью, уже через день в лагере патриотов раздался громоподобный голос Генри Нокса, вернувшегося с победой после двух месяцев отсутствия. Ему удалось-таки доставить тяжелую артиллерию из форта Тикондерога — за три сотни миль! Почти 60 мортир и пушек, весивших примерно 120 тысяч фунтов, привезли на сорока двух гигантских санях.