Вашингтон

Для начала Ли решил установить пушки для защиты от нападения с моря на маленьком Губернаторском острове в Верхней (Нью-Йоркской) бухте, в поселке Ред-Хук в Бруклине и на мысе Паулус-Хук (ныне Джерси-Сити) на западном берегу Гудзона. С Бруклинских высот можно было обозревать весь Нью-Йорк, гавань и реки, а также длинные, низкие холмы Нью-Джерси; если построить тут форт с восемью пушками, его значение будет таким же, как у Дорчестерских высот в Бостоне. В любом случае, если Нью-Йорк — ключ к континенту, то Лонг-Айленд — ключ к Нью-Йорку, решил Ли.

К прибытию Вашингтона (13 апреля) Ли, по приказу Конгресса, уже находился в Чарлстоне, Южная Каролина, чтобы оборонять город от британцев; командование он передал Израэлю Патнэму, а надзор за сооружением укреплений — генералу Уильяму Александеру из Нью-Джерси, больше известному под именем лорда Стерлинга. Главнокомандующий устроил свою ставку рядом с Баттери, в южной части Манхэттена, откуда начинается Бродвей. Прямо напротив, в сквере Боулинг-Грин, на беломраморном пятиметровом постаменте стояла конная статуя Георга III. Четыре дня спустя до города, наконец, добрались Натанаэль Грин и его люди, попавшие в снежную бурю: от них четыре дня не было известий, и Вашингтон уже начал опасаться за их жизнь. Тогда же, 17 апреля, приехала Марта, и Вашингтоны перебрались на север Манхэттена в особняк, оставленный бывшим главным казначеем британских войск в Америке Абрахамом Мортье. Дом стоял в тихом живописном месте — на Лиспенардском лугу в двух милях от города (ныне — пересечение Варик-стрит и Чарлтон-стрит), а с просторной веранды открывался роскошный вид на реку Гудзон. Однако ставка по-прежнему находилась в доме 1 по Бродвею, известному как «дом Кеннеди». Когда-то его построил шотландский эмигрант Арчибальд Кеннеди, разбогатевший на торговле землей, позже им владел его сын и полный тезка, капитан королевского флота, пока не уехал в Англию. Этот дом с большой парадной лестницей, банкетным залом и салоном в 50 футов длиной считался эталоном элегантности; находившийся за ним сад спускался прямо к берегу Гудзона, а со смотровой площадки на крыше можно было обозревать окрестности на много миль в любую сторону. Как и в Кембридже, Вашингтон держал свою военную свиту при себе, чтобы всегда была при деле.

Первым делом Вашингтон издал строжайшие распоряжения о том, как солдатам надлежит вести себя по отношению к местным жителям, чтобы американская армия выгодно отличалась от британской в Бостоне: в домах, куда они размещены на постой, деревянных полов не рубить, воду и помои в окна не выливать, урожай с полей не воровать. (По сравнению с Бостоном жизнь в Нью-Йорке была очень дорогой.) По утрам и вечерам солдаты становились на молитву, следуя примеру офицеров, по воскресеньям обязательно ходили в церковь. Тем не менее божба и грязная ругань неслись отовсюду.

Сложнее всего оказалось проследить за тем, чтобы солдаты не посещали квартал «красных фонарей» неподалеку от Гудзона, называвшийся «Землей обетованной» (каждую ночь на участке, принадлежащем церкви Троицы, собирались больше пятисот проституток). Здесь царил такой неприкрытый разврат, что армия, продержавшаяся целый год под Бостоном, могла разложиться в Нью-Йорке за месяц. 22 апреля, всего через неделю после прихода Континентальной армии, в одном из борделей нашли изуродованные тела двух солдат; один из них был варварски кастрирован. Его разъяренные товарищи разнесли дом в щепки, никого не пощадив. Вашингтон был вне себя от такого самоуправства и пригрозил виновным суровым наказанием. Он установил комендантский час и объявил, что любой солдат, застигнутый в пьяном виде, подвергнется наказанию, а в случае сопротивления аресту с ним обойдутся, как с неприятелем, то есть пристрелят на месте. Однако при отсутствии мундиров определить, являются ли пьяные посетители борделей солдатами, было практически невозможно. На темных грязных улицах, освещенных лишь тусклыми масляными лампами, каждую ночь вспыхивали потасовки, раздавались крики «Убивают!»; туда устремлялись патрули, хватая драчунов дюжинами без разбора; кого-то потом наказывали, а кого-то отпускали. В довершение всего венерические болезни, уже появившиеся в нескольких американских полках, грозили серьезными потерями еще до подхода британцев.

А то, что британцы придут, не вызывало сомнения. В Лондоне о сдаче Бостона узнали только полтора месяца спустя, и 6 мая парламент бушевал, обличая политику администрации, однако премьер-министр лорд Норт и секретарь по делам американских колоний Джордж Джермейн по-прежнему отстаивали военную линию. Король договорился с ландграфом Гессена об отправке семнадцати тысяч наемников в Северную Америку. Вашингтон учредил систему сигналов между Лонг-Айлендом, островом Статен и Нью-Йорком, чтобы о прибытии вражеских кораблей все были немедленно оповещены.