Вашингтон

Разумеется, все его мысли были там, в Маунт-Верноне. Еще в конце марта, в очередном письме Лунду Вашингтону, он интересовался тем, сколько ягнят народилось, сколько ожидается жеребят, построена ли уже крытая галерея, ведущая от главного дома к флигелям, починили ли пол на веранде. Едва Лунд получил это письмо, как британский шлюп «Савадж» встал на якорь в Потомаке напротив плантации. Капитан Томас Грейвз сжег все дома на мэрилендской стороне реки, чтобы обитатели виргинского берега стали посговорчивее. После этого он отправил команду в Маунт-Вернон, потребовав огромное количество продовольствия и предложив убежище рабам. 17 рабов — 14 мужчин и три женщины — взошли на корабль, обретя свободу.

Лунд Вашингтон оказался в сложном положении. Он прекрасно знал, что хозяин не похвалит его за сотрудничество с врагом, но что было делать? Он поднялся на «Савадж», в знак мирных намерений принеся с собой немного провизии, и после переговоров согласился прислать овец, свиней и кое-что еще, чтобы сохранить усадьбу, а возможно, и вернуть сбежавших рабов.

Слух об этом облетел всю округу и дошел до Лафайета. «Такой поступок джентльмена, который в определенной мере представляет Вас в Вашем доме, наверняка произведет дурное впечатление, сильно разнясь с мужеством некоторых соседей, которые пошли на сожжение своих домов», — возмущенно доносил он Вашингтону. Как и следовало ожидать, Вашингтон пришел в ярость и дал суровую отповедь своему управляющему, опустившемуся до общения с «кучкой воров и мерзавцев». Уж лучше бы они сожгли дом и разорили плантацию, он к этому готов. Он приказал Лунду немедленно вывезти из поместья все ценные вещи.

В это время Марта Вашингтон, желтая, как лимон, лежала в постели, страдая от печеночных колик и боли в животе. Вдова казначея британской армии, в нью-йоркском доме которой Вашингтоны жили в 1776 году, прислала ей по старой памяти корзинку цитрусовых с пожеланием выздоравливать, но ее супруг, еще не успокоившийся после происшествия с «Саваджем», отправил посылку назад, не желая принимать подарков от неприятеля.

В Виргинию, на помощь Лафайету, он отправил Уэйна, который наконец-то собрал свой распущенный полк, найдя пополнение. Там он снова отличился, устроив штыковую атаку на превосходящие силы врага при Грин-Спрингс, где Корнуоллис заманил его в ловушку.

А солдаты Вашингтона вновь голодали: в мае запасов мяса оставалось на один день. Даже если губернаторы штатов изыскивали провиант, не было денег, чтобы заплатить возчикам за его доставку. Измученный главнокомандующий уже начал думать, что не доживет до конца войны.

СТАТИСТ

Граф де Баррас, назначенный новым командующим французским флотом, 8 мая 1781 года прибыл в Америку с радостным известием: в Вест-Индию направляются 26 линейных кораблей, восемь фрегатов и 150 транспортных судов под командованием адмирала Франсуа Жозефа Поля де Грасса. Через две недели Вашингтон встретился в Коннектикуте с Рошамбо, чтобы изложить ему новый план осады Нью-Йорка, над которым он работал всю зиму: американцы атакуют Манхэттен, а французы — Бруклин. Время сейчас самое что ни на есть удачное: Генри Клинтон услал половину своих сил на юг, а если Нью-Йорк окажется под угрозой, ему придется вернуть эти войска из Виргинии.

Рошамбо, напротив, всячески пытался склонить его к совместной операции на юге. Но Вашингтона останавливала транспортная проблема: как перебросить туда войска? Пешком? Босиком по бездорожью? Рошамбо кивал и соглашался, даже подписался под документом, в котором утверждалось, что главная стратегическая цель — Нью-Йорк, однако тайно отправил де Грассу письмо с указанием следовать в Чесапикский залив, а не в Нью-Йоркскую бухту.

Переводчиком на переговорах был Франсуа Жан де Шастеллю, ветеран Семилетней войны и философ-просветитель (Вольтер ставил его труды выше «Духа законов» Монтескье), незадолго перед отъездом в Америку принятый во Французскую академию. Теперь он собирал материал для книги о Соединенных Штатах и находился под обаянием Вашингтона, бывшего всего на два года его старше, считая его «величайшим и лучшим из людей». Его удручало поведение Рошамбо, весьма неприятного в общении, а также то обстоятельство, что в душе у Вашингтона может остаться горький осадок от этой встречи. Впрочем, ему удалось компенсировать грубость Рошамбо и войти в доверие к Вашингтону благодаря похвалам, расточаемым Лафайету — человеку «весьма достойному, сведущему и обладающему хорошими манерами». Сам же Вашингтон был в его глазах воплощением «золотой середины»: «храбрым без безрассудства, трудолюбивым без тщеславия, щедрым без мотовства, благородным без гордыни, добродетельным без суровости». Однако удивительнее всего было то, что американский генерал «уже седьмой год командует армией и при этом повинуется Конгрессу»; как это не похоже на заносчивых маршалов Франции!