Вашингтонская площадь

— Гораздо лучше, чем служить под чьим-то началом; да он к этому и не привык, — продолжала миссис Пенимен. — Он ничуть не ниже своего партнера они равны во всех отношениях. Вот видишь — он правильно делал, что не спешил. Хотела бы я услышать, что скажет теперь твой отец! У них контора на Дуэн-стрит, и уже отпечатаны визитные карточки. Он принес мне одну она у меня в комнате, я тебе завтра покажу. Он так и сказал, когда приходил в последний раз: "Вот видите, я правильно делал, что не спешил!" Вместо того чтобы кому-то повиноваться, он теперь сам командует. Он и не мог бы стать чьим-то подчиненным; я ему много раз говорила, что не представляю его в этой роли.

Кэтрин вполне согласилась с миссис Пенимен; она была счастлива узнать, что Морис теперь ни от кого не зависит, но не питала иллюзий относительно того, как отнесся бы к новости отец; она не надеялась победно преподнести ее доктору — тому ведь было одинаково безразлично, преуспел ли Морис в делах или, скажем, осужден на пожизненное изгнание. Тут в комнату внесли сундуки и чемоданы Кэтрин, и разговор о ее возлюбленном на короткое время прервался: девушка подняла крышки и продемонстрировала тетке кое-что из своих заграничных трофеев. Трофеи были внушительные; к тому же Кэтрин всем привезла подарки — всем, кроме Мориса, которому она привезла свое верное сердце. Кэтрин богато одарила миссис Пенимен, и ее тетка провела полчаса, развертывая и свертывая свои обновки и громкими возгласами выражая восхищение и благодарность. Кэтрин упросила ее принять среди прочего и великолепную кашемировую шаль, и миссис Пенимен принялась расхаживать в ней по комнате, стягивая шаль на груди, то и дело заглядывая себе через плечо, — она все не могла определить, как низко спускается конец шали.

— Я буду считать, что взяла ее у тебя на время, — сказала она, — и верну перед смертью. Или нет, — продолжала миссис Пенимен, наградив племянницу еще одним поцелуем, — лучше я завещаю ее твоей дочурке! — и тетушка широко улыбнулась, поправляя шаль.

— Никакой дочурки у меня пока нет, — сказала Кэтрин.

— Что-то мне не нравится твой тон, — отозвалась миссис Пенимен, немного помолчав. — Кэтрин, уж не переменилась ли ты?

— Нет, ничуть не переменилась.

— И готова следовать всем прежним планам?

— Я ничуть не переменилась, — повторила Кэтрин, которую уже начало угнетать чересчур пылкое участие тетки.

— Я очень рада! — объявила миссис Пенимен и, обернувшись к зеркалу, с минуту любовалась своей шалью. Затем взглянула на племянницу и спросила:

— А как отец? По твоим письмам я ничего не поняла — они все были такие сухие!

— Отец чувствует себя прекрасно.

— Ты знаешь, что меня интересует, — сказала миссис Пенимен с достоинством, особенно заметным благодаря кашемировой шали. — Он по-прежнему неумолим?

— О да!

— Ни на йоту не уступил?

— Стоит на своем еще тверже, чем прежде, если такое возможно себе представить.

Миссис Пенимен сняла огромную шаль и медленно сложила ее.

— Очень плохо. Значит, ваш план не увенчался успехом?

— Какой план?

— Морис мне все рассказал. Ведь ты думала переубедить отца во время путешествия по Европе: улучить момент, когда его растрогает какое-нибудь великое произведенное искусства — он ведь разыгрывает большого поклонника искусств — и постараться уговорить его, взывая к его лучшим чувствам.

— Я даже не пыталась. Это Морис придумал, но, будь он с нами в Европе, он бы понял, что произведения искусства действуют на отца совсем иначе. Отец и вправду большой — даже очень большой — поклонник искусства, но взывать к его лучшим чувствам, когда он восхищается прекрасными произведениями, было бы вовсе бесполезно. Наоборот, они только укрепляют его волю… Он делается таким жестоким, — говорила несчастная девушка. Никогда мне его не уговорить; даже и думать нечего.

— Вот уж не ожидала, — сказала миссис Пенимен, — никак не ожидала, что ты отступишься.

— Да, я отступилась. Мне теперь все равно.

— Какая ты стала храбрая, — усмехнулась миссис Пенимен. — Не помню, чтобы я тебе советовала пожертвовать своим богатством.

— Я и вправду стала храбрее. Вы спрашивали, переменилась ли я. С этой стороны я переменилась. О да, — повторила девушка, — я очень переменилась. И богатство это не мое. Если ему оно не нужно, то мне — тем более.

Миссис Пенимен немного помолчала.

— Ему оно, быть может, и нужно, — сказала она.

— Это только потому, что он боится причинить мне страдания. Но я ему объясню… я ему уже объяснила, что он не должен беспокоиться. К тому же, — продолжала Кэтрин, — у меня и своих денег предостаточно. Мы будем обеспечены. А теперь у него и свое собственное дело. Я просто счастлива, что у него свое дело!

Кэтрин говорила не переставая и была чрезвычайно возбуждена. Никогда прежде тетка не видела ее такой и приписала эту перемену заграничному путешествию, которое придало девушке зрелости, уверенности в себе. Она нашла также, что Кэтрин похорошела и стала почти красавицей. Миссис Пенимен подумала о том, как это, наверное, поразит Мориса Таунзенда. Размышления ее были внезапно прерваны довольно резким восклицанием девушки: