Вася Алексеев

— Скажу, нашел бумажки на дворе. Подобрал, чтобы змея склеить. Страсть люблю запускать змеев! Я же маленький, — смеется Вася, и белые зубы блестят на его худом лице.

Ему мало лет, а на вид можно дать еще меньше, и это очень неприятно сознавать. Хочется быть высоким, сильным. Но сейчас он даже рад, что мал ростом. А про змеев — это не выдумка, он действительно любит запускать их с друзьями. Только времени не остается.

Что маленький рост может принести пользу, Вася вскоре убеждается вновь.

— Сынок, — говорит ему как-то» Романов, — есть серьезное дело. Пойдешь вечерам попозже на Богомоловскую. Адрес запомни. Тебе листовки там дадут. Пронести их надо в мастерскую, когда еще нет никого и разложить по ящикам, по тискам, чтоб люди сразу нашли, как придут на работу. Не побоишься? Но смотри зря тоже не рискуй.

Утром Вася идет через проходную задолго до смены. Еще совсем темно. Городовой и сторожа у ворот глядят на него сонными глазами. Он проходит мимо, парнишка в черном засаленном пиджачке и в синей кепчонке в рубчик. Он идет, тихонько напевая сквозь зубы. Ему весело и жутковато. Отучит сердце и похрустывает пачка бумажек, лежащих под рубахой. Но это слышит он один.

А напевает он что-то божественное. Если б сторож прислушался, то легко узнал бы молитву: «Спаси, господи, люди твоя…» Наверно, решил бы, что парнишка из церковного хора. Но сторожу и прислушиваться лень, ему хочется спать. И как бы он ни слушал, он не догадается, что Вася положил на мотив молитвы вовсе уж безбожные слова «Марсельезы»:

Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног!

Слова Вася произносит в уме.

В мастерской совсем тихо. Только шорники возятся у станков, что-то чинят, сшивают порвавшиеся ремни.

Вася быстро скользит по проходам, и там, где он был, остаются небольшие серые бумажки.

К тому времени, когда мастерская наполняется людьми, он уже сделал свое. Теперь можно пройтись спокойно и осмотреться. Рабочие возбужденно переговариваются: «Правильно написано…»; «В самую точку…»

Маленькие серые бумажки мелькают в руках у людей. Одни, заметив листовку, жадно хватают ее и тут же принимаются читать, другие, опасливо оглядевшись по сторонам, быстро прячут ее в карман. Кто-то, может быть, понес уже серый листок в конторку. Есть ведь в мастерской такие, что держат в кармане «конька» — значок с изображением Георгия Победоносца. Значки выдает своим членам черносотенный «Союз русского народа». Открыто нацепить «конька» на заводе ни один самый оголтелый черносотенец не смеет. Но если конек лежит в кармане, такому человеку большевистская листовка не может быть по нутру…

Возле уборной Вася слышит громкий крик, ругань и плач. Дверь открыта, и он заглядывает туда. Посредине уборной стоит здоровенный хожалый и держит за ворот парнишку ростом не больше Васи. Это Андрюшка, ученик токаря из их мастерской. В руках у хожалого листовка, одна из тех, которые Вася раскладывал по станкам полчаса назад. К оборотной стороне прилипли раздавленные кусочки бело-синего мраморного мыла.

— Говори, где взял эту пакость?! — кричит хожалый и тянет Андрюшку за ворот.

— Да на полу же нашел, — бормочет Андрюшка, всхлипывая и размазывая по лицу слезы. — Ой, матушки, я для порядку старался, а ты меня душишь теперь. Что я у вас тут знаю? Валяется объявление на полу, я и подумал: дай повешу его на стенку, наверно, оно оттуда упало.

Он сопит, хлюпает носом, а глаза горят озорством.

Хожалого и Андрюшку обступает толпа. Вася пробирается поближе.

— Дяденька, а дяденька, — говорит он тонким голоском, — мы же маленькие еще, ничего в ваших бумагах не понимаем. Пусти ты Андрюшку, он и читать толком не умеет.

Андрюшка вопит всё громче. Хожалый неуверенно смотрит на мальчишек.

— Дураки вы, — говорит он. — Объявление… Разве начальство станет вешать объявления в отхожем месте! Это смутьянская бумага. Другой раз увидите такую, сразу несите мне!

— Прямо тебе? — переспрашивает Вася, делая дурашливое лицо.

Андрюшка между тем выскальзывает из уборной.

— Мы маленькие еще, не понимаем, — твердит Вася.

Ему весело, как, может, не было никогда. Ему хочется смеяться и петь.

Хожалый подозрительно оглядывает его и уходит. Вася делает несколько шагов следом, уморительно подражая его медвежьей походке.

Ай да Андрюшка, золотой же парень! Вася и не знал, что у него уже есть такой помощник. А хожалого они здорово провели. Опять помогло то, что они малы.

Но он уже не маленький, он только ростом невелик. Пускай Дмитрий Романов зовет его сынком и другие рабочие начинают его называть так всё чаще. В Емельяновке, когда он был совсем еще карапузом, ребята прозвали его «папаней», а тут он «сынок». Всё словно наоборот. Но в имени, которое дала ему пушечная, нет и малейшей насмешки. В нем звучит уважительная и ласковая сердечность.

Вася больше не мальчик на побегушках. Мастер смилостивился, наконец, и поставил на токарный станок. И завод уже его не подавляет. Да, тут тяжело, порой даже невыносимо, и все-таки здесь средоточие всего самого интересного и важного в его жизни.