Вася Алексеев

Он не слышит, как отец Николай, проснувшись, велит кому-то из учеников читать вслух и как встает из-за стола и медленно, тяжелой походкой начинает ходить по классу. Проход узок для его большого грузного тела. Он идет, цепляясь рясой за парты.

— Алексеев, продолжай, — говорит он. — Алексеев!

Вася вскакивает и растерянно смотрит на соседей. Что продолжать? Он делает быстрое движение, чтобы спрятать в парте листок из серой книжечки. Но не успевает. Тяжелая рука ложится на листок.

— Это так ты слово божье изучаешь?

Поп подносит схваченный с парты листок к глазам, и они медленно наливаются кровью.

— Тварь богомерзкая! — кричит поп. — Антихристово племя! Где раздобыл эту поганую ересь?

Через несколько минут Вася уже стоит перед директором. Снова ему задают тот же вопрос: где раздобыл?

Хорошо, что они не рылись в его сумке.

— Да я на улице нашел этот листочек, — говорит Вася, не глядя на директора. — Возле самой школы. Хотел кулек для семечек сделать.

— Для семечек… Знаю я, что это за семена и какой из них вырастает чертополох. Но мы его вырвем с корнем. Сейчас же отправляйся домой. Скажи матери, что я вызываю ее на завтра. Таких, как ты, выгоняют с волчьим билетом!

Вася уходит, а директор долго меряет шагами кабинет, раздраженно толкает ногой стулья, попадающиеся на пути.

— Я возмущен вашим сыном, — говорит он Анисье Захаровне на следующее утро. — И вами тоже. Как вы допускаете, что он читает недозволенную литературу? За это идут в тюрьму.

Маленькая худая женщина с измученным лицом стоит перед директором, скорбно поджав губы. Ее взгляд прикован к пухлой начальственной руке. Рука нервно стучит по суконной поверхности стола — широкой и зеленой, как огород.

— Уж не знаю я, не углядела, — говорит Анисья Захаровна, кланяясь этой руке. — Неграмотные мы, откуда же знать, что он читает? А дитя доброе, послушное. Вот и учительша хвалили, лучший, сказывали, ученик.

— Лучший ученик! Такие вот лучшие как раз и попадают за решетку. Вам сына, что ли, не жалко? Способности у него есть, это мы знаем, но, видно, наука ему идет не на пользу. Я вас предупреждаю, что он на плохом и опасном пути.

Анисья Захаровна мнет концы шали:

— Вы не извольте беспокоиться, уж мы с отцом спросим с него, сделаем выволочку. Отец наш человек строгий и у начальства на хорошем счету.

— Вот поэтому я и согласен пока оставить вашего сына. Но до первого же случая. Если повторится, выгоним, не взыщите.

Голос директора звучит уже не так грозно. Лучше покончить эту неприятную историю без шума.

— Я решительно требую, чтобы его примерно наказали. Со всей строгостью.

— Накажем, непременно. Будете довольны, ваше благородие.

Вася ждет мать у ворот училища.

— Смотри, чтоб не дошло до худа, — говорит она и берет сына за руку. — Сильно серчает дилектор. Ты уж не маленький, понимать должен. На этот раз вроде пронесло грозу. Да мне из-за тебя душой покривить пришлось. Обещалась, что выволочку сделаем дома.

И больше они не говорят о том, что случилось.

Сынок

Лодки стоят у берега, уткнувшись носами в глинистый откос, черные от смолы, словно прокопченные в заводском дыму. Они привязаны веревками к кольям, забитым в землю. Лишь некоторые, те, что получше, — на цепях. Если зайти к лодкам с кормы, развернуть их против течения, они на минуту станут поперек Емельяновки. Потом течение снова отгонит их к береговому откосу.

Ребята, голые, измазанные глиной, скатываются в речку с гиканием и визгом, бьют ладонями по воде, обдавая друг друга холодными брызгами.

— А ну, слабо под тремя лодками проплыть? — подзадоривает ватагу Петя Кирюшкин.

— Чего там слабо! — откликается Вася. — Ты проплыви, а мы не отстанем.

И ныряет вслед за другом. Выныривают они за лодками, долго отфыркиваются, выплевывают воду изо рта, подтягиваются к борту последней лодки, уцепившись за него руками. Потом отталкиваются и ныряют снова. Тем, кто стоит на берегу, видно, как в темной воде между лодками, извиваясь, проходят маленькие белые фигурки.

— Утопитесь, чертенята! — кричит женщина, пришедшая на речку полоскать белье.

— Небось, живы будут, — останавливает ее дед Терентий. Он сидит на берегу с неизменным чурбачком в руках. Тонкая стружка, завиваясь, ползет из-под его ножа. — Недолго им осталось баловаться.

Дед, как всегда, понимает их. Разумеется, он не был у Алексеевых на кухне в тот вечер, когда Анисья Захаровна, едва убрав со стола миску из-под щей, положила перед мужем свидетельство, принесенное сыном. Говорилось в свидетельстве, что Алексеев Василий прошел курс в училище и показал отличные успехи по всем предметам — по русскому языку, закону божьему, арифметике, геометрии, технологии металлов и физике. Сама Анисья Захаровна прочесть то, что было написано в этой бумаге, не могла, но знала со слов сына и передала по-своему мужу:

«Всё, значит, Васенька превзошел».

В голосе ее звучала гордость и еще явственнее беспокойство. И, уловив это беспокойство, Петр Алексеевич сказал с раздражением:

«Ну, слава богу, а то уж невмоготу стало. Теперь в пушечную пойдет. С мастером уже говорено было».