Читаем Вася Алексеев полностью

В думе удивлялись: что это так неблагополучно стало за Нарвской? Но застава лежала вне городской черты, и дела ее не очень волновали гласных. А за Нарвской недоумения не испытывал никто. Там знали, в чем дело. Хозяева хотели вернуть капиталы, вложенные в дома, переставшие теперь приносить доход. Покупателей не находилось, но ведь можно было получить страховку…

Пожарные спешили, колокола на дрогах звонили громко, но путь был не близкий, а сухое дерево разгорается скоро. К приезду пожарных огонь иной раз охватывал уже целый квартал.

Заставские мальчишки поспевали на пожары быстрей. Неистовый огонь завораживал и неудержимо привлекал их.

Было совсем раннее утро — ветреное и по-осеннему холодное, когда Вася с дружками прибежал в переулок недалеко от шоссе. Мальчишеский телеграф — еще не изученная наукой, удивительно быстро действующая система оповещения — не обманул. Пожар оказался большой на редкость. Пламя жадно перекидывалось с дома на дом, слизывало длинными языками заборы, прыгало по тесовым крышам. А возле домов метались перепуганные, растерявшиеся бабы.

В суматохе пожара Вася столкнулся с Митькой, давнишним товарищем по играм. Митька, всегда озорной, тихо сидел на груде вещей посередине переулка.

— Горите? — опросил Вася. Как всегда, в минуту волнения он заикался сильнее. — Г-горите тож-же?

— Подбирается к нам, — сказал Митька и кивнул на дом, стоявший невдалеке.

— Еще не занялся ваш? А почему рам нет в окнах?

— Хозяин вчера вынул рамы и двери снял. Ремонт, говорит, будет, а нам чтобы выезжать скорее. Платить-то нечем.

— Так без окон, без дверей и опали?

— Так… Теперь и вовсе спать будет негде. Сгорит дом.

И тут вдруг они услышали громкую и частую неровную стрельбу. Раздались крики, люди шарахнулись от ближнего дома, объятого огнем.

— Казаки! — закричали в толпе. — Стреляют казаки!..

Но выстрелы доносились из глубины горящего дома, там никаких казаков быть не могло.

— Патроны рвутся, — догадался человек, тащивший ведра с водой, — патроны это. Под полом были спрятаны, наверно, или в стене. С революции, с пятого года.

— На будущее приберегали их, — сказал другой. — Нужда-то будет в патронах…

Пожарные еще не приехали, но городовые были уже тут. Всполошенные выстрелами, они кинулись на толпу, отгоняя людей подальше.

— Я здешний, — сказал Вася, садясь рядом с Митькой на узлы. — Вещи сторожить надо!

— Без вас тут обойдутся! — прикрикнул, не слушая его, городовой и ткнул кулаком в спину. — Живо убирайтесь отсюда.

Митька громко заплакал, цепляясь за узлы.

— Фараон чертов, селедка, — огрызнулся Вася, исчезая в толпе.

Это было невинное еще столкновение с представителями власти. Но до более серьезных оставалось уже недолго.

* * *

Во сколько лет и как начинают участвовать в революционном движении заставские ребята? Правил на этот счет не написано. Но если ты надежный и смышленый малый, то можешь и в двенадцать принести пользу.

Разумеется, Вася еще мало знает о той невидимой постороннему взгляду подспудной, но живой и непрерывной революционной работе, которая и в эти трудные годы идет, не прекращается за Нарвской заставой, потому что жива, действует вопреки всему организация большевиков.

Проходит по улице Александр Буйко. Это знакомый, Вася не в первый раз видит этого приветливого парня. Знает, что его недавно уволили из механической мастерской, но откуда Васе знать, что Шура теперь нелегальный, что он стал профессиональным революционером-большевиком?

И Антон Васильев заставским ребятам хорошо знаком. Он ведь здешний, свой. Вот и его выгнали с завода. Теперь Антон перебивается тем, что грузит бревна в порту. И Анисим Костюков, и токарь Иван Дмитриевич Иванов из пушечной — всё это люди Васе известные. Только неизвестно ему, что эти люди осуществляют связь заставы с большевистским центром, с самим Лениным, с которым передовые путиловские мастеровые близко знакомы. Владимир Ильич бывал на их собраниях, часто встречался с рабочими вожаками.

А все-таки уже существует незримая связь между этими людьми и Васей Алексеевым — двенадцатилетним учеником ремесленного училища, только он и сам еще не догадывается об этом.

— Куда бежишь, дружок? — останавливает Васю на улице парень в кепке блином и брезентовой куртке. — Послали за чем?

Вася знает парня. Тот учился в ремесленном, когда Вася был еще в детских классах, давал ему книжки читать. Теперь парень уже на заводе, кажется, в пушечной мастерской.

— Не, посылать меня никуда не посылали. В лапту с ребятами будем играть.

Вася достает из кармана мячик, скатанный из коровьей шерсти.

— Вот видишь.

— Дело, — говорит парень, — люблю лапту. А может, попозже сыграете? Есть у меня разговор…

— Давай поговорим, — степенно отвечает Вася, польщенный вниманием парня.

— Пойдем на Миллионную. Надо постоять там, посмотреть.

— Пошли, — соглашается он. — Лапту отложить можно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее