Вася Алексеев

Прямо с заседания Вася отправился за Нарвскую заставу. Он был уверен, что вместе со сформированными отрядами уйдет на фронт. Его опять не пустили. Городской комитет партии обязал продолжать работу в ПК Союза молодежи. Председатель ПК должен быть на месте.

А тысячи ребят уехали в длинных эшелонах, непрерывно отправлявшихся с Балтийского и Варшавского вокзалов. Уехал и отряд, состоявший из членов ПК Союза, из активистов. В те дни и появились на дверях районных комитетов знаменитые надписи, наскоро сделанные карандашом: «Райком закрыт, все ушли на фронт».

Вася попрощался с Петей Смородиным, с Моисеем Ратновским, с Женей Герр, со Степановым, Вьюрковым, с другими членами ПК… Его друзья и товарищи стали командирами, составили штаб молодежного отряда. Они ушли воевать, и вновь увидеть их Васе довелось только весной.

Молодежный отряд вернулся в Питер из-под Гдова в апрельский день, теплый и сырой. Советская республика заключила мир с Германией. Отряд распустили. На прощание решили устроить пир. Нашелся и повод: Жене Герр — бойцу Искорке исполнилось 17 лет. Собрали дневной паек и закатили ужин. К ночи забежал Вася Алексеев. Ребятам, которые долго не видели его, бросилось в глаза, что он изменился за это время — еще сильнее исхудал, лицо было утомленное, глаза припухли… Но глядели эти глаза по-прежнему весело. Вася был, как всегда, оживлен, много говорил. Его сразу окружили, закидали вопросами. Спрашивали о Седьмом съезде партии, о делах в Союзе, о работе в суде. И как-то уже через минуту забылось первое впечатление, что плохо, очень устало выглядит их друг.

Ребята наперебой рассказывали Васе о жизни в отряде. На фронте всякое случалось. Разумеется, было трудно — война. Но сейчас, когда они вернулись домой, почему-то всем вспоминалось смешное. Например, как лежали в секрете в поле и вдруг померещилось, что впереди кто-то идет. Открыли огонь, и попусту — в поле не было никого. Ну и ругался же после этого заместитель командира по строевой части Петя Смородин!

Впрочем, Петр и сейчас не находил эту историю смешной:

— Мало я вас ругал, если не поняли. Это же чистейшая военная безграмотность. Секрет не имеет права себя выдавать…

Не заметили, как наступило утро. Над просыпающимся городом поплыл перезвон колоколов.

— Голоса старого мира. Уже полгода Советская власть, а они всё к старому зовут, — сказал кто-то из ребят.

— Это Казанский собор с Исаакиевским переругиваются, — засмеялся Вьюрков. — Вы не знаете? Исаакий у Казанской божьей матери деньжат порядочно занял, а отдавать не хочет, жйла. Вот Казанский собор и долдонит: «От-дай долг! От-дай долг!» А Исаакий тянет басом: «Не от-дам! Не от-дам!» Да чего их слушать? Споем лучше. Вот если Вася затянет…

И Вася затянул: «Нелюдимо наше море». Это была любимая песня. И еще была любимая: «Нарвская застава, Путиловский завод». Ее тоже спели. Потом Вася решительно поднялся:

— Пора!

— Спели бы еще, куда ты?

— Надо мантию надевать. Сегодня в суде много дел.

Мантии он не надевал, а судьей был серьезным, ставил часто в тупик старых опытных юристов. Они, лишившись практики, приходили на Ушаковскую послушать, как решают дела рабочие-судьи. Настроены в большинстве они были скептически, даже враждебно. Иногда Вася слышал громкие реплики из зала:

— Это не народный, а большевистский суд.

Вася вспыхивал:

— В том-то и счастье, что большевистский! Вы твердите о народном, а сами мечтаете о буржуйском суде. Нет его и не будет!

На заседании у него всё было очень просто. Слово могли получить не только обвиняемые, свидетели, истцы и ответчики, но и каждый из публики, кто хотел высказаться по делу. Но если кто-то из юристов-профессионалов пробовал воспользоваться этим и брал на себя функции адвоката, Вася быстро распознавал эти уловки. Он ставил незваных защитников на место. С изумлением адвокаты убеждались, что он довольно тонко разбирается в специальных юридических вопросах. Они стали говорить, что судья этот только считается рабочим, а в самом деле имеет специальное образование. Вася и правда знал много, хоть не кончал университета, он постоянно читал. Только порой было трудно сдержаться. Он был вспыльчив от природы, теперь к вспыльчивости примешивалось и постоянное переутомление. Один раз он сорвался.

Спекулянт, которого судили, предъявил бумажку, с помощью которой пытался доказать, что заготовлял продукты для какой-то организации. «Липа» была очевидная. Но спекулянт твердил свое, надеялся запутать «темного» судью.

— Если б в зале нашелся юрист, он бы сказал, что только дурак поверит вашему документу, — прервал его выведенный из себя Вася.

Но оказалось, что юрист в зале был, он сидел наготове.

— Прошу слова для объяснения, — потребовал гладкий человек в полувоенном костюме. — Я служил следователем в Адмиралтейском районе и посему могу считаться компетентным в подобных вопросах. Утверждаю, что документ, представленный подсудимым, имеет законную силу. Судья оскорбляет нас, заявляя, что такой бумаге может поверить лишь дурак. Я ей верю.

Он вызывающе, с явной насмешкой глядел на Васю. И тот не выдержал: