Василий дал длинную неэкономную очередь из штурмгевера и рванул. Боевики предоставили ему паузу в две секунды. А потом огненная змея скользнула слева, что-то разорвалось справа, сбив с ног. Он упал, но тут же поднялся на колени, еще не зная, ранен или нет. Коленопреклоненная поза не означала смирения. Один из боевиков, привстав, целился в него, Василий выстрелил первым — врага он почти не видел, но почувствовал поток, в котором тот передвигается. С дыркой во лбу тот сразу стал видимым и безобидным. Майков кинулся вперед и заметил второго противника, когда тот высунулся из-за каменного выступа — расстояния оставалось не больше пары метров, а в обойме уже пусто. Прежде, чем хлестнула свинцовая плеть неприятельской очереди, Василий, ухватив свою винтовку за ствол как шкворень, шарахнул боевика прикладом. Попал всего лишь по руке, но автомат вышиб — это было плюсом, а минусом стало то, что моджик оказался очень быстр — наверное у него была фора за счет броска в Преднастоящее, какая-нибудь миллисекунда. Своей второй рукой, сильной как кран, враг перехватил приклад, направил ствол в Василия и выстрелил.
Сокрушающий удар пришелся на правую часть груди. Выстрел отбросил Василия в сторону, припечатал к каменистой земле и с первым же вздохом он понял, что повреждено легкое. А с первым выдохом увидел кровяной сгусток, вылетевший у него изо рта.
Враг наводил ствол, чтобы покончить с лежащим Василием. Враг, скотина, уже торжествовал. Но и Василий почувствовал, что василиск подхватил его.
До вражеского выстрела оставалась миллисекунда, но василиск растянул ее, перебросив Василия дальше в Преднастоящее. Теперь моджик стал связкой кровеносных сосудов, глаза его как две маслины плавали возле жирного пятна мозга, сплюснутого в передней части.
Выдох с ударом шипа — и василиск вернул всадника обратно.
Под рукой лежащего Василия оказался один из великого множества камней.
И хотя боль сверкнула, пронзив насквозь грудь, швырнул каменюку.
Потом он уже понял, что попал врагу прямо в окуляр бимона и, видимо, повредил глаз.
Моджик взвыл и, конвульсивно вздернув дуло, выстрелил. Василий прянул вперед — пусть даже боль занималась гастрономией в его груди, — крутанувшись, подсек противника ногой. А когда тот упал, шарахнул его другим камнем, поувесистее — в область темени.
Василий не стал проверять самочувствие захрипевшего боевика и ринулся вниз, невзирая на то, что в груди как будто работала сотня маленьких гестаповцев. А уже через несколько секунд он не услышал свиста воздуха, выходящего через дырку в груди.
Бой, как вскоре выяснилось, уже стихал. Двое спецназовцев накладывали сами себе повязки, трое постреливали вслед уходящему противнику.
— Куда ты, неугомонный? — спросил майор, явно не собираясь удерживать его больше.
— Спасибо за вечеринку, но теперь мне точно с вами не по пути.
— Я не хочу навязывать тебе компанию, — сказал командир, оценив вторую дырку на жилете Майкова, — и не могу предоставить медсестричку в коротком халатике, но сержант Чернов способен сделать тебе дренаж и перевязку.
— Нет, спасибо, дренаж не нужен, у меня там, в натуре, уже не свистит, значит пневмоторакса нет. Перевязку сам сделаю, только потом. А сейчас я не могу их потерять, басурманов этих моторных, которых мама через попу родила. Если не жалко, дайте мне индивидуальный медпакет первого класса.
— Вообще это дорогое удовольствие, но поскольку ты кровью смыл подозрения… Чернов, поделись с товарищем Майковым.
Хмурый сержант сунул Василию медпакет в камуфляжной упаковке, и еще разгрузку[47]
с подарками — в подсумках винтовочные магазины, гранаты, самонаводящиеся мины — «тараканы». Сержант активировал ненадолго одну из них — усами шевелит, лапками перебирает, на звук реагирует.— Командир, кому предназначалась та сабля?
— Одному козлу. Генералу Козловскому, предателю. Нынче его Казлаускас зовут. Если встретишь и будет нехлопотно убить его — убей. За меня и за нас.
— Товарищ майор, а как тебя зовут. Ну, по имени? Я ведь и тогда не спросил.
— По имени — Слава.
— Да постигнет тебя мирская слава. Прощай.
— Истинно говоришь. До встречи в лучшем из миров.