Вася Весёлкин

Михаил Пришвин Вася Весёлкин

М. ПРИШВИН

Вся жизнь Михаила Михайловича Пришвина была посвящена природе и связана с ней. Он любил лес и всё живое. Михаил Михайлович был уже очень старым человеком, а всё равно мог уйти далеко в лес и бродить там с утра, до вечера то с корзинкой для грибов, то с ружьём и охотничьей собакой и уж непременно со своей записной книжкой. Пришвин так любил и понимал лес, что даже в обыкновенной заячьей капустке видел интересное: под жарким солнцем она закрылась, а к дождю раскрылась, чтобы ей больше дождинок перепало. Как будто она разумное существо.

Когда будешь читать рассказы Пришвина, тебе покажется, что писатель взял тебя за руку и повёл за собой. Ты увидишь, словно своими глазами, всё, о чём в них написано, научишься ещё лучше любить и понимать родную природу. Она станет и твоим другом. А когда у человека есть настоящий друг, он становится умнее и добрее.

М. М. Пришвин (1873–1954) замечательный писатель. Он написал много книг, и каждая из них несёт всё новые и новые открытия.

Обложка и форзац

В. Юдина

На титуле автолитография

Г. Верейского

ЗОЛОТАЯ РУКА

Нашему дедушке в этом году стукнуло семьдесят семь лет, но он всё не унимается, работает с утра до ночи, а в свободное время даже и на охоту ходит.

Прошлый год погибла от чумы его любимая собака Жулька. Наши соседи говорили:

— Ну вот, теперь уж дедушка не будет больше возиться с собаками. Хватит!

Да и мы сами думали, что нет у него больше духу купить нового щенка, выращивать его, учить дома и в поле.

Нет! Опять у нас подрастает щенок, только не Жулька, а Жалька, и в доме опять кутерьма: то стянет с гвоздика полотенце и мчит его по коридору с высоко поднятой головой, то у соседей кастрюлю опрокинет с молоком — сам испугается, забьётся под диван, лежит и дрожит. И опять у нас соседи ворчат:

— Семьдесят семь лет старику — и всё не унимается, какой-то неуёмный бубен.

Но не из железа же сделан человек! В последнюю эпидемию гриппа дедушка наш захворал. Какое уж там железо! Дедушка непрерывно кашлял, загорелся и слёг в постель.

Вызвали знакомую докторшу, и прилетела к нам, как облако, вся в голубом, молодая блондинка — наша районная докторша Юлия Павловна.

— Дышите! — приказывает.

Дедушка дышит и кашляет.

— Ещё дышите!

Ещё дышит и кашляет, в груди что-то поёт на всю комнату.

Докторша выслушала дедушку, нахмурилась, покачала головой и говорит:

— Пришло время и вам поболеть!

У дедушки оказалось воспаление в лёгких, на той и на другой стороне.

— Пенициллин! — сказала Юлия Павловна.

И назначила ввести в тело дедушки армию в пять миллионов бойцов, называемых медицинскими единицами. Что это значило, мы поняли, когда принесли лекарство из аптеки. В коробке было множество пузырьков, и в каждом пузырьке на донышке порошок жёлтого цвета. Было две крышечки на каждом пузырьке: одна металлическая — легко снималась, другая резиновая.

Сквозь эту резиновую пробочку протыкали острой иглой дырочку и вводили бесцветную жидкость. Порошок плесени в ней растворялся. Потом жидкость из пузырька выкачивали шприцем, и это была целая армия бойцов в сто тысяч медицинских единиц, готовых войти в тело человека и начать борьбу за его жизнь.

Решено было через каждые три часа круглые сутки вводить по сто тысяч бойцов и всего ввести на борьбу с болезнью войско в пять миллионов.

Нам стало жалко дедушку, и мы спросили:

— Очень больно будет?

Вместо ответа докторша подошла к телефону и долго спорила с кем-то, настаивала на своём, повторяя имена медицинских сестёр — Клавдии Ивановны и Елены Константиновны. Кончив разговор, она ответила нам на вопрос: больно ли будет дедушке или терпимо?

— У нас, — сказала она, — есть медицинская сестра Клавдия Ивановна, и у неё такая лёгкая рука, что сонного уколет — и он слышать не будет. Сейчас она занята и придёт только через сутки, но ждать нам нельзя; сейчас придёт другая сестра — Елена Константиновна, тоже хорошая сестра, строгая, аккуратная, только жалуются больные: колет больно — рука тяжела.

Первый укол сделала сама Юлия Павловна, и так легко, что дедушка во время укола чему-то улыбнулся. И когда Юлия Павловна ушла, он стал ещё больше смеяться и сказал:

— Длинный сарафан!

— В чём дело? — спросили мы.

— Волос долог, — ответил он. — Как это вы сами не понимаете? Она доктор, учёная-женщина, а держится бабьих глупых басен о тяжёлой и лёгкой руке. Не в лёгкой руке дело и не в тяжёлой, а в уме и в мастерстве. Колет больно — значит, плохо умеет; колет без боли — значит, мастер своего дела.

— Ничего, дедушка, — подсчитав, сказали мы, — потерпите: в сутки Елена Константиновна будет колоть вас всего восемь раз — один раз сделано, остаётся семь — и введёт вам восемьсот тысяч бойцов, а всего надо ввести пять миллионов, и это будет делать Клавдия Ивановна, а у неё рука лёгкая.

— Лёгкая! — засмеялся дедушка добродушно, понимая, что и мы смеёмся над суеверием докторши.