Вася Весёлкин

Через три часа после первого укола пришла сестра Елена Константиновна, и сразу же с её приходом у нас как будто всё сошло со своих мест. Не успела в передней сестра снять один свой ботик и приняться за другой, как Жалька схватила первый ботик, высоко подняла его и, помахивая им в разные стороны, помчалась по коридору. Сестра в одном ботике помчалась за Жалькой, Володя и Миша — за сестрой.

В большой комнате Жалька с ботиком носилась вокруг стола, и дети с трудом её поймали. Во всё время этой погони сестра ни разу не улыбнулась, и бледное узкое лицо её покрылось несходящими сердитыми красными пятнами. Она потребовала удаления собаки. Жальку заперли, и она в неволе выла всё время и беспокоила наших соседей. Больше всего обидно было за детей: они же отбили ботик у Жальки, и им же рассерженная сестра в глаза сказала:

— Какие невоспитанные дети!

Через каждые три часа круглые сутки сестра вводила в тело дедушки по сто тысяч бойцов. Во время укола больной закрывал глаза, а по лицу его во время вливания как будто перебегали серые мышки.

Дедушке становилось всё хуже и хуже. Ясные глазки его потускнели, и он редко их открывал.

— До свиданья, будьте здоровы! — сказала ему сестра.

Больной открыл глаза, поглядел и, ничего не сказав, закрыл. Сестра ушла, и те красные пятна на её бледном лице так и не сошли.

Через три часа после ухода первой сестры пришла к нам сестра Клавдия Ивановна. Она была маленькая, и так было чудно: она как будто смеялась глазами, а щёки только помогали немного глазам улыбаться. Из всех нас эти милые глаза сразу же выбрали Жальку, и в ответ собака прыгнула и чуть-чуть только не поцеловала маленькую сестру в губы.

Когда сестра помыла руки, надела халат, мы все вместе и, конечно, с Жалькой вошли к дедушке, и он, увидав Жальку, как будто чуть-чуть улыбнулся и, глядя на Клавдию Ивановну, как будто узнавал её.

Сколько бойцов ввела Клавдия Ивановна, как боролись армии за жизнь человека — всё это записывалось; число вливаний, пульс, температура — всё оставалось на бумажке для доктора.

Сам дедушка нам рассказывал потом, что в какую-то ночь, перед каким-то вливанием слышит он, будто Жалька лапой царапнула по двери и открыла её и тихонько вошла. Все в доме спали, и так было тихо, что слышалось ясно больному, как стучали на ходу о пол собачьи коготки.

Этот стук прекратился у постели, и дедушке стало так хорошо, так почему-то радостно.

— Дай лапку! — сказал он.

Жалька положила на постель одну лапку.

— Дай другую! — приказал больной.

Жалька положила другую лапку и поднялась.

Тогда представилось дедушке — как это часто во сне представляется охотникам, — будто не простые это полянки в лесу, не простые цветы, а заливы цветов, и по ним, по цветистым заливам, в тёплом море, в сиянии носится его собака, и он идёт, идёт из залива в залив, и конца этому нет, и всё лучше и лучше…

Но это радостное охотничье чувство налетело и прошло. Дедушка понял, что теперь далеко до лета, что он болен, а Жалька носом холодным подняла одеяло и лизнула тело его горячим языком. Теперь собака, по его рассказу, конечно, должна бы прыгнуть на кровать, а это нельзя, и дедушка закричал:

— Убирайся вон!

Очнувшись, он увидел, что это не собака была, а Клавдия Ивановна стоит над ним и смеётся своими глазами.

— Извините меня, Клавдия Ивановна, — сказал дедушка. — Мне приснилось, будто это Жалька лезет ко мне на кровать. Пожалуйста, сделайте вливание.

— А я уже сделала! — ответила Клавдия Ивановна.

Так сделала безболезненно, что дедушка совсем ничего не слыхал, никакой сучок даже не уколол его сквозь сон на волшебной охоте в лесу, и самый укол он понял, будто любимая его собака лизнула по телу горячим языком.

Дедушка вдруг чему-то очень обрадовался, пожал руку сестре и сказал:

— Сестрица, дорогая, у вас золотая рука!

Наверно, этот укол и был тот самый, когда враждебная жизни армия капитулировала и здоровье стало возвращаться к больному. На другой день вернулся к дедушке обычный его интерес к жизни всякого человека, и Клавдия Ивановна подробно рассказывала ему о себе: сколько она зарабатывает в поликлинике, сколько подрабатывает ночными дежурствами и куда и на что идёт её заработок. Оказалось, что муж её убит на войне и у неё на руках теперь мать и мальчик Андрюша, шести лет.

— Шесть только лет, — рассказывала Клавдия Ивановна, — а какой умница, если бы вы только знали!

И привела пример из жизни Андрюши такой, что каждый день непременно, когда она возвращается со службы, он задаёт вопрос, кем ему лучше сделаться, чтобы потом помогать маме и бабушке.

— Доктором, конечно? — сказал дедушка.

— А это он сам знает, и сам каждый день называет что-нибудь новое: доктором — было, рабочим — было, инженером — и чего, чего! А в последний раз знаете что сказал?

— Наверно, лётчиком? — спросил дедушка.

— Лётчиком — это уже много раз. Нет! «Хочу, говорит, сделаться администратором!»

— Адмиралом, наверно? — спросил дедушка.