Васил Левский

На праздник явился и молодой учитель. Еще в Карлове договорился он о работе с войняговским старостой. Но обычай требовал, чтобы нанимающийся предстал перед жителями села. Только само общество могло его утвердить в должности учителя.

Расспрашивать долго не стали. И хотя некоторые не хотели принять «дьякона-расстригу», большинство утвердило его.

В ту ночь Васил долго не мог заснуть. То он пытался представить, как встретится со своими учениками, сможет ли проложить к их чутким сердцам короткую дорожку, то пытался угадать, как сложится здесь его жизнь. При мысли об этом вздрогнул. Во тьме ночи пред ним ясно встали злые, заплывшие жиром глазки кулака Добри и его визгливый выкрик: «Нам не нужен дьяк-расстрига!»

«От этого человека можно ждать беды, — подумал Васил. — Да и поп что-то не проявил особой радости: «Слыхал, слыхал о вашем подвиге, молодой человек». Должно быть, подал голос за меня только потому, что певчий ему нужен».

Мысль о пении согрела. До чего же он любил песню! Пел, когда грустно и когда весело. Одинаково охотно пел он и в кругу друзей боевые гайдуцкие песни и на церковном клиросе — величавые псалмы. Слава о нем как о сладкозвучном певце предшествовала его появлению в городках и селах Долины роз и Фракийской равнины. Сколько священников мечтало заполучить его в свои церкви! Сколько сердец замирало в благоговении, когда под сводами церкви плыл его голос!

Васил вспомнил, как зачарованно слушали его войняговцы, как одна женщина, истово перекрестившись, промолвила: «Благословенна мать, родившая такое чадо», а девушка бросила исподлобья такой горячий и пугливый взгляд...

Васил улыбнулся. «Ничего, проживу и здесь, народ тут, видно, хороший». В памяти, как нельзя кстати, всплыли напутственные слова старо-загорского учителя: «Скоро вы уйдете из школы и пойдете сами учить. Помните завет нашего первого учителя, преславного Неофита Рилского. Учитель, говорил он, обязан не только обучать детей чтению и письму. Его долг нести просвещение в самую гущу народную, быть вожаком своего народа и в образовании и во всех делах мирских!»

Утром в школе, в ее единственной комнате, собрались ребята. Сбившись в кучку, тихонько гадали, какой он, новый учитель, добрый или злой, очень драчливый или такой, что терпеть будет можно. Старый частенько давал затрещины, а порой и палку пускал то по головам, то по рукам.

Учитель вошел незаметно и лишь успел поздороваться, как ребята мигом рассыпались по местам. Он долго разглядывал детей. Сидели они перед ним, низко склонив головенки. Настороженные, нахохленные.

— Что вы сидите, как цыплята перед кошкой? Что, я вас съем, что ли? Давайте знакомиться, — весело сказал учитель, — Тебя как зовут?

— Петр Стоянов.

— А тебя, девочка?

— Иванка Добрева.

Заметив чью-то вихрастую, давно не чесанную, голову и чумазую физиономию, учитель, поманив пальцем, сказал:

— А ну, поди-ка ты сюда!

Мальчик приблизился. Но когда учитель протянул к его головенке руку, пугливо вздрогнул и шарахнулся в сторону.

— Да ты что? Думал, я тебя ударю? Нет, дети, я вас бить не стану. А требовать от вас, чтобы вы хорошо учились, буду очень строго.

И он, как старший товарищ, запросто принялся рассказывать:

— Я, ребята, сам знаю, почем фунт лиха, какого вкуса учительская палка. Драли меня и во взаимном училище в Карлове, и в классном — в Стара-3агоре. Во взаимном били указкой, в классном — пятерней. Был мой черед вести учительского осла на водопой. Но ехать верхом на осле ученику запрещалось. Я нарушил это право. Напоив осла, уселся на него и поехал. Кто-то донес об этом учителю, а тот вытянул меня вдоль спины указкой. В старо-загорской школе был и такой случай. Учитель церковной истории любил нюхать табак и оглушительно, со свистом и всхлипыванием чихать. Один из учеников так хорошо передразнивал его, что хохотал весь класс. Раз учитель заметил это, вихрем влетел в классную комнату и всем влепил по оплеухе, а мне две — за то, что громче других смеялся...

Полюбили дети нового учителя — ласкового, душевного, большого выдумщика на разные забавы. То раскроет перед ними страницы прошлого их родины, то расскажет о славных делах народных защитников — отважных гайдуках, то учит их петь, то соберет в поле и устроит игры в солдаты, а в жаркие дни поведет мальчишек к реке Стряме купаться. И сам не отстает от них: в играх ли, в плаванье, в прыжках через препятствия. Только и слышат от него мальчата: «Смелей, смелей, в жизни все пригодится!»

Любил Левский детей. Один из его современников рассказывал: