Когда дробь барабанов стихла, на Кафизме, поклонившись императору и императрице, вперёд выступил магистр оффиций Трибониан, молодой, приятной внешности, родом из Памфилии.
«Умник, речистый!» – проскользнуло едко об этом законоведе у Прокопия, наблюдавшего ревниво издали за тем, что происходит на Кафизме.
Он, Прокопий, будучи сам законоведом, в своё время штудировал римское право, не случайно порицал и не любил вот его, Трибониана… Тот испортил, изувечил самое лучшее творение Рима – гражданское право, чтобы приспособить эти обломки к нуждам греческой империи, Византии, и построить из них здание, состоящее из лохмотьев… И несмотря на это, вот он, Трибониан, тоже рядом с императором, как и Каппадокиец…
– От Цезаря Флавия Юстиниана Вандальского и Африканского! – хорошо поставленным голосом оратора полился изящный слог Трибониана с трибуны Кафизмы на всех собравшихся в этот день торжества империи, достигая самых отдалённых уголков ипподрома.
И вздрогнули невольно толпы народа, собравшегося на трибунах ипподрома.
– Мы приветствуем магистра Велисария с выдающейся победой над королём вандалов Гелимером!.. Бог, по своему милосердию, не только передал нам Африку и все её провинции, но и возвратил нам императорские украшения, которые, после взятия Рима Гейзерихом, были разграблены вандалами!..
Трибониан от имени императора и императрицы ещё раз поздравил Велисария с победой над вандалами.
И снова загрохотала дробь барабанов и флейты воем огласили стены ипподрома… Затем дробь угасла, и флейты, всхлипнув, тоже замолчали.
Велисарий снова поклонился императору и императрице.
Гелимер же упал на землю лицом вниз перед высокой террасой Кафизмы и остался лежать в пыли перед восседавшими на ней Юстинианом и Феодорой.
Трибониан указал королю Гелимеру, всё ещё лежавшему в пыли, волю императора, что тот дарит ему земли в провинции Галатия, разрешает жить там вместе с ним всем его родственникам.
В этот день Юстиниан и Феодора одарили богатыми подарками всех детей покойного короля Ильдериха и его родственников.
Гелимер же, когда дело дошло до смены веры, отказался перейти из арианства в православие. Из-за этого он не получил обещанный ему сан патриция.
Глава 13. Теодат
К этому времени Аталарих, сын Амалазунты, ведя развратную жизнь кутилы, уже был смертельно болен. И вскоре его не стало. Поразительным же для неё самой было то, что она восприняла его смерть равнодушно, как чужого человека, не проронила ни слезинки: настолько его и её отдалили друг от друга старики военные, стремясь сделать из него настоящего остготского короля, каким хотели они видеть его.
И теперь у неё было только одно желание: остаться при власти. Иначе, подумала она, её затопчут.
И она вызвала к себе во дворец префекта претория Кассиодора и римского сенатора Либерия.
– В готских государствах не принято править женщине, – стала она объяснять им ситуацию, из-за которой возникла напряжённость у трона. – Знатные сильные воины, командующие армиями, никогда не смирятся с этим, считая женщин слабым полом, не способным на большие дела…
– И это стало их второй натурой! Они не могут признать женщину равной себе по мужеству, силе, стойкости… И, что лукавить-то, по жестокости!
Она замолчала.
– Что же вы посоветуете теперь мне? – спросила она их. – До сих пор я опиралась на Аталариха, сына, мужчину! Теперь же не на кого!..
Советники задумались.
– А если пойти на компромисс с воинственно настроенной остготской знатью? – предложил Либерий. – Сделать своим соправителем Теодата! Легитимного, последнего представителя мужской линии королевского дома Амалов. Вашего двоюродного брата, сына Амалафриды, сестры короля Теодориха.
Кассиодор нехотя, но согласился с этим:
– Но у Теодата такой характер, что вряд ли вы уживётесь вместе!..
Амалазунта тоже опасалась этого же. Как поведёт себя братец, получив власть…
И всё же она согласилась на такой вариант. Сейчас ей просто некуда было деваться.
Она поблагодарила Кассиодора и сенатора Либерия за советы, отпустила их.
Выбрав время, она вызвала Теодата на откровенный разговор вдвоём там, где их никто не мог подслушать. Им нужно было договориться, взять обязательства друг перед другом… Так понимала она, полагая, что играть надо честно…
– Мой дорогой братец! – обратилась она к нему. – Нам нужно серьёзно поговорить!
Она решилась дать ему королевскую власть как своему супругу, чтобы так остаться у власти. Заодно обезопасить себя от его коварства.
– И решить в надлежащей форме наши отношения… В Остготском королевстве, как в старину у остготов, женщина не может управлять королевством!.. Знатные остготы никогда не потерпят этого!.. Управление – это исключительное право короля!
Она тяжело вздохнула, где-то глубоко внутри предчувствуя тяжёлые для себя времена с неизвестной концовкой… Но остановиться, отойти в сторону, опустить голову и подчиниться новому королю, человеку, мужлану, она тоже не могла, уже вкусившая римской образованности, её культуры.