Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Ритм джаза легко уловим и в литературе, которой, вернувшись в Казань, по новому кругу увлекся студент Василий. Только теперь это была литература особая – западная. За собой он вел и племянников: от Лермонтова – через Серебряный век – в наше время. Вася часами сидел в центральной библиотеке, где были доступны тексты более или менее актуальных европейских и американских авторов. Его поразила поэзия США. Особенно – сборник, составленный поэтом-акмеистом Михаилом Зенкевичем и переводчиком Иваном Кашкиным[34]. Библиотечный индекс «И356». Он списывал стихи в тетрадь и нес на Карла Маркса, где – уже в свою тетрадку – их списывала Галя. Эпоха тетрадок-драгоценностей. Не случайно и сегодня многие из них целы и хранимы, а записанные стихи – читаются наизусть, как тогда, в послевоенной Казани.

Звуки ночи Гарлема капают в тишину.

Последнее пианино закрыто.

Последняя виктрола сыграла джаз-бой-блюз.

Последний младенец уснул.

И ночь пришла тихая,

Как сердца удары.

А я один мечусь в темноте

Усталый, как эта ночь.

Душа моя пуста, как молчанье.

Пуста огромной больной пустотой.

Желаньем страстным кого-то…

Чего-то…

И я всё мечусь в темноте,

Пока новый рассвет, тусклый и бледный,

Не упадет туманом молочным

В колодцы дворов…

Это ли не блюз? Но в исполнении не трубача Луи Армстронга, а поэта Ленгстона Хьюза.

Об этом увлечении знали очень и очень немногие. Для большинства его молодых знакомых Василий оставался просто пижоном, танцором, любителем девушек, модной одежды и завсегдатаем комиссионок. Деньги, что регулярно приходили из Магадана, позволяли покупать вещи, считавшиеся изысканными. Как-то в 53-м купил верблюжье – невероятно потертое, но немыслимо стильное – демисезонное пальто и принялся щеголять в нем по городу.

Вскоре он узнал, что пальтишко сдал в магазин шанхаец Жора Баранович. Впрочем, по другой версии, это сделал Кеша Горбунцов. Так или иначе, оно облегало фигуру Аксенова, а сильную его шею – причудливо завязанный шарф. Тетка таких изысков не понимала: «Ты стал люмпеном, Василий!» – твердила она. А мама писала: «Твое "стильное" пальто – старая тряпка. <…> Купи простое и добротное зимнее пальто. Ни в коем случае не ходи зимой в осеннем!»

4

Осень, зима, весна…

Весной 1954-го Вася снова на Колыме. Отменили пропуска, и теперь кто хошь мог поехать в Магадан, снимите шляпу… Поехал и Василий – но теперь не просто к маме, а практикантом в больницу. Спасибо Вальтеру, это он обо всем договорился. И билет оплатил.

Евгении специально ничего не сказали. Делали сюрприз. Телеграмму о приезде Вася послал перед отлетом. Но надо же – самолет прибыл в Магадан раньше, чем телеграмма. И мама увидела Василия внезапно – на пороге дома. Точнее, идущим к порогу.

Но… Что это на мальчике за пиджак в яркую клетку? Что за прическа? Откуда здесь у нас этот сентиментальный путешественник со странным рюкзачком? Где фанерный чемодан? Где полубокс? Где костюм советского медика – серьезного юноши, достойного этого звания?

На том пороге встретились два мира – две культуры: одна – в обычном платье, другая – в стильном пиджаке. И – вот-так-так! В первые минуты эти знакиоказались сильней и важней объятий и поцелуев…

Мама сказала:

– Сразу – стричься. А завтра купим новый пиджак.

Она как-то даже не подумала, что перед нею – личность. Человек с убеждениями.

Солидными и шершавыми, как наждак.

– А это попугайство перешьем в пальтишко для Тони (приемной дочери Евгении и сводной сестры Васи, взятой из колымского детского дома).

– Через мой труп, – ответил сын глухо. – Это самая модная расцветка.

И мать его поняла. Внезапно, как его появление, пришла мысль: пиджак и шевелюра – нечто безмерно большее, чем пижонство. Это – стиль. Это – важно для него. И здесь – на Колыме – встречаются две половинки XX века. И не плохо бы им понять друг друга.

И мудрость матери взяла верх: спор о внешнем прекратился. Осталась нежность.

И слава Богу.

5

Но доложу: в 54-м в Магадан приехал другой Аксенов. Не казанский – питерский…

А это важно.

Переход Василия в Первый Ленинградский мединститут – штука не простая.

Всё началось с того, что Васю выгнали из вуза. Отчислили. За жуткий «грех»: поступая, он не указал, что родители сидят. Такого вопроса в анкете и не было. Однако ж – отчислили и глазом не моргнули. Василий поехал в Министерство образования – в столицу, за правдой[35]. Его выслушали и сказали: ничего себе! Товарищи предпринимают какие-то странные, запоздалые действия. Вас ждут в Казани, молодой человек. Передайте там: вы восстановлены.

И убыл он на учебу. И прибыл к директору института Рустему Аллямовичу Вяселеву.

Тот опешил: вы что тут делаете? Вы ж отчислены!

– Я… сейчас только из министерства, – сказал Вася. – Там считают, что вы какие-то запоздалые действия предпринимаете.

– Мальчишка! – услышал он в ответ. – Убирайся вон отсюда!