Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

А у Аксенова литейщики, моряки, ткачихи, поварихи и бурильщики, хоть и занимают важное место, – совсем другие. В «Звездном билете» рыбаки едут в город. Идут на выставку. После – обедать. Там выпивают – друг за друга – «несколько бутылочек». И следуют слушать классику. Там – кто спит, кто – прячется в буфете, но утром все идут на лов. Такие рыбаки!

И в «Коллегах» рабочий выписан не по шаблону. Он и выпить может. И подраться. Не сразу и поймешь: трудяга или бандюга. Ты ему: «В борьбу с алкоголизмом должна включиться общественность!», а он: «Сам-то совсем не употребляешь?» А услышав: «Умеренно… по поводу, так сказать» – хохочет: «Повод найти несложно!» И в будущих повестях «Пора, мой друг, пора» и «На полпути к Луне» почти все – от механика Сережи Югова и матроса Сизого до лесоруба Валеры Кирпиченко работяги – просто молодцы. И ничего, что водку мешают с пивом и девушек оценивают, шепча другу в ухо: «Вот это чувиха!», и после хорошей банки и «Рио-Риты», «когда пальцы скользят по твоей шее в темноте», им тоже «кажется, что это пальцы Луны, какая бы дешевка ни лежала рядом…», как это подмечено в повести «На полпути к Луне».

Это книга о встрече с любовью в момент, когда ты не готов. И всё. И ничего не попишешь. А станешь, как Валера Кирпиченко, летать по маршруту Хабаровск – Москва и обратно, мечтая встретить стюардессу Таню, в которую влюбился по пути в столицу, и тратить свои северные бабки. И встретишь ее наконец. И изумленно застынешь, поняв, что налетал расстояние, равное половине пути до Луны, что кругом весна, а ты нашел любовь. А что с ней делать? Не знаешь. Потому что она не нужна. И вместе с Валерой испытаешь боль этой лишней безмерной утраты. И только и сможешь, что глядеть, как она ест конфеты, угощая подруг. И только и сможешь, что полететь, поехать, пойти своей дорогой. Зная, что впредь будешь просыпаться с мыслью о ней.

6

Эта мысль не чужда человеку труда. Живому, мясному, веселому. Он не фанерный. Не выпиленный лобзиком. И думает он не только о социалистическом соревновании. Он тонко чувствует. И не только в связи с переходящим знаменем. Он думает. Но не цитатами из «Правды».

Граница между умственным и физическим трудом, которую, как обещала КПСС, должен был стереть коммунизм, исчезала в повестях Аксенова. Плюс – грань между чувствованиями и рефлексиями «креативного класса» и класса «рабочего». Выяснялось, что рафинированность, якобы присущая первым, – миф. Аксенов предельно сближает физический труд и интеллект. Впрочем, жестко отсекая от них гопников, уголовников, стукачей и беспринципных выжиг.

Аксеновский человек труда не нравился критике. Как и строитель будущего. И художник. И путешественник. Критики не смели видеть в нем беглеца, но чуяли: что-то мудрит этот «противоречивый прозаик Аксенов». Тогда вышел фильм «Человек ниоткуда» – кино о попавшем в наш мир доисторическом дикаре. Вскоре в «Крокодиле» появилась карикатура: косматый дядька в шкурах спрашивает лохматого-бородатого джинсового юнца:

– Вы откуда?

– Ниоткуда.

– А вы куда?

– Никуда.

Не видела критика в героях «Билета» «вдохновляющих образов строителей коммунизма»[49]. Главный комсомолец Сергей Павлов звал их «фальшивомонетчиками»…

А публике они нравились.

Не карикатуры. Герои Аксенова.

И книги.

Глава 2 Коллеги по эпохе

1

Через годы друг Аксенова писатель Анатолий Гладилин в книге «Улица генералов» припомнит эпизод тогдашней литературной жизни: в самую теплую пору «оттепели» на некоем выпивоне отважные молодые авторы взялись упрекать Константина Симонова: вы, дескать, продавались, мол, властям, а мы – не такие, не продаемся! А Симонов возьми да и спроси:

– А вас покупали?

Кто сегодня ответит на этот вопрос?

В ту пору и в той стране – СССР – покупатель (не книг, а писателей) был один – власть. Обладая безграничными ресурсами, она могла предложить человеку искусства практически всё. Если он доказал свою нужность и полезность. Власть давно знала: «волшебная сила искусства» отлично дополняет мощь контрольных и карательных органов, и готова была за нее платить.

С Константином Симоновым она расплатилась, что называется, по первому разряду – и высочайшими по тем временам для писателя должностями, наградами, премиями (шестью Сталинскими и одной Ленинской), почетными званиями, привилегиями и возможностями, и – непрерывным, ежесекундным ужасом. Он-то и выковал нервы корифея из штыковой стали. А у большинства молодых коллег Аксенова и страх был пожиже, и сами они – помягче, да и рановато было их покупать… Предстояло еще оценить.

Ну а публикации в периодике, книги, выступления, «богемная жизнь», кооперативы, дома творчества, путешествия и всё прочее казалось и тем, кто их распределял, и тем, кому распределяли, делом обычным: положено – получи. Всё для тебя, человек искусства.

Ясно, что эти блага среди замкнутости и бедности служили инструментами управления.