Василий Блаженный

Скрипит проволока. Свечка еле-еле поблескивает. Сейчас на улице светлей, чем здесь, — окна кажутся сизыми пятнами на черном бархате. Будто пыль. Фу! Мерзость! Он протянул руку — нужно, чтобы ткань вновь стала чистой.

Жена почему-то испугалась, отскочила еще дальше, чем была, почти до стены, и прошипела:

— Не тронь, дрянь такая!

Что это с ней? Чудная… Клим улыбнулся и опять стал чистить бархат. Получалось плохо. Он хотел было подойти к этой невыносимой сизости, к этой седине поближе…

— Сядь!

О-о-о, это уже истерика. То, что у любимой Яны всегда получается на пять баллов. Как по заказу, свеча разгорелась так ярко, что комнату можно было рассмотреть до самой мелочи. И игрушки, трупами разбросанные на темном паласе, и кровать, накрытую дырявым байковым одеялом в клеточку, и рисунок обоев, под копотью почти затерявшийся… А еще, разумеется, Яну. Она стоит, протянула к Неверову обе руки — длинней себя: ужас настоящий — когти из-под кожи лезут черные, острущие, как у тигра. Он что, думал, у него обыкновенная жена? О нет, она тоже не отсюда, как и эта проклятая проволока, и эта малахольная колыбель, и существо, притворявшееся сигаретным дымом, а теперь ползающее наверху и строящее себе плоть из паутины, копоти и шелухи старой, изменившей цвет краски.

— Тише, солнышко, — главное что? Правильно: не бояться и не перечить.

Клим уселся, зажав руки между коленей. Пусть видит, что он спокоен.

Яна еще немного попугала, помахала когтями так, что ветер свистел, а потом руки снова стали короче, когти спрятались, вместо них появились ногти. Красивые — розовые, идеальной формы, с великолепным маникюром, сотворенным в косметическом салоне. Интересно, тамошние мастера про что-нибудь догадываются?

— Растревожишь малыша — голову оторву, — холодно сказала жена.

Неверов мерзко захихикал: ну за кого его держат? Сын не может проснуться, пока лежит в этом чудовище. Эта колыбель, проволока, белье — самая настоящая ловушка. Ловушка для ребенка, который еще и ходить-то как следует не научился.

Жена заметила мысли Клима. Не то, о чем они, а сами мысли. Она это умеет, у нее особенные глаза. Словно два маленьких рентгена. Не только просвечивают насквозь (честное слово, это наименьший вред), но они еще и радиоактивные! Он чувствует, что скоро не выдержит сумасшедших доз и умрет. Медленно, неизбежно и болезненно.

Его мысли замечены.

— Ну что с тобой? Что ты еще надумал?! — Яна говорила тихо. Можно подумать, она не знает, что сына не разбудить, он в плену ржавой проволоки и несуразной кожаной колыбели, похожей на церемониальный гроб первобытного вождя.

— Ничего я не надумывал, — улыбнулся Неверов. Вот, кстати, сильнейшее оружие на все случаи жизни. Если ты способен улыбаться, то определенно еще способен постоять за себя.

Не поверила. Встав между ним и колыбелью, зацепила ее рукой, чтоб раскачивалась сильней. Да!! Этот скрип — тоже оружие. От него Климу хотелось царапать себе лицо и валяться по полу. Он знал — нельзя. Только начни сходить с ума — и остановиться уже невозможно.

Потрескивала свеча. На потолке шевелилось огромное чудовище — вот покурил, так покурил. Мерзостная гадина напоминала спрута, сплетенного из паутины. Черт возьми, почему он послушал Яну и не снял тенета, почему не собрал их на метлу и не сжег?

Жена что-то говорила. Клим ловил слова ушами и заталкивал в голову так, чтобы хоть немного ума оставалось свободным. Чтобы ее слушать и одновременно искать ответы на вопросы.

— Клим, родной, успокойся. Я тебя очень прошу. Что с тобой?

Отчаянное положение. Этот начавшийся спектакль явно недаром. Сдается ему, сегодня будет плохо. Надо что-то делать.

— Климушка, ты меня вообще узнаешь?

О, еще бы он тебя не узнавал! Ты ему уже пять лет снишься. Из них — два года до свадьбы и потом еще три. До свадьбы все так красиво… Потом… потом потолок начал скрываться под паутиной, освещение в квартире остановилось на уровне свечей. А ты стала носить только черное. Похоронили его и твоих родителей — внезапно они вздумали все вместе съездить на машине в Питер и погибли. Боже, ты тогда вся потемнела и… расцвела.

— Яна, милая, конечно, узнаю, — льстиво сказал Неверов. Надо поумерить ее агрессивность.

— Может, тебе кофе сделать или чаю?

— Не беспокойся, все нормально.

Неужели она решила опуститься до отравы?

Яна по-прежнему стояла между Неверовым и колыбелью. Свечка трещала, как «белый шум», и захлебывалась собственной яркостью.

Яна снова что-то говорила, но ему было уже не до того. Он нашел вопрос, на который очень нужно ответить!

Почему она и все призраки с чудовищами, живущие здесь, не хотят, чтобы проснулся его сын? Он должен разбудить сына — тогда все станет на свои места, тогда он, наконец, сможет во всем разобраться. Его разуму просто недостает могучей детской интуиции.

Колыбель заскрипела сильней, и тут на Неверова с потолка рухнул паутинный гад. Он обволок Клима полностью. Гам в квартире почти стих — уши были законопачены, глаза заклеены, в рот и нос полезли тонюсенькие твердые щупальца.