Читаем Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте полностью

Липкин утверждал, что комиссии удалось еще и напечатать гроссмановский очерк, правда, «в искаженном виде». С учетом ранее сказанного мемуаристом, понятно: речь шла о публикации в сборнике. Выпущен он издательством «Советский писатель» в 1967 году. Объем – примерно девять печатных листов[188].

Значит, публикаций всего пять. Такой результат пятилетней работы трудно назвать значительным. Вот почему Липкин и употребил слово «удалось», когда подводил итоги. Подчеркнул, что комиссия занималась «литературным наследием автора арестованного романа».

Но тем более странно, что Липкин вообще не упомянул о публикациях, тоже относящихся к указанному им же периоду деятельности. Прежде всего – газетных.

Весьма популярен был тогда столичный еженедельник «Литературная Россия». Гроссмановский рассказ напечатан там 11 марта 1966 года[189].

Не менее популярной была «Литературная газета». Рассказ Гроссмана напечатан там 23 августа 1967 года[190].

Были и другие заметные газетные публикации того же периода. Вряд ли мемуарист считал их не заслуживающими упоминания[191].

Не упомянул он и переиздание романа «Степан Кольчугин». Его в 1966 году выпустило издательство «Художественная литература»[192].

В 1972 году вышел еще один сборник гроссмановской прозы – воениздатовский. Липкин о нем тоже не упомянул[193].

Объяснение – во всех случаях – одно. Липкин не знал про эти публикации. Да и о прочих, упомянутых в мемуарах, лишь слышал, однако не видел. Потому и характеризовал их с продуманной невнятностью.

Судя по осведомленности Липкина, комиссия не решала упомянутую им задачу – «издания и популяризации литературного наследия Гроссмана». Другой вывод сделать нельзя. Забывчивость тут ни при чем.

Истории про «напуганного» и раскаявшегося Березко, а также о перебранке с Твардовским сочинены еще и затем, чтобы отвлечь внимание читателей от бездействия комиссии. Создать видимость работы и помех.

Видимость и сущность

На самом деле изданиям Гроссмана не препятствовала идеологическая цензура. По крайней мере, препятствий было не больше, чем после обращения к Хрущеву. Это видно по динамике публикаций – как прижизненных, так и посмертных.

Летом 1964 года вновь опубликован роман «За правое дело». Книгу выпустило издательство «Советский писатель»[194].

Весной 1965 года опубликован небольшой сборник рассказов «Осенняя буря». Его выпустило издательство «Советская Россия»[195].

Разумеется, издание планировалось еще при жизни Гроссмана. Но книга была сдана в набор на исходе ноября 1964 года и подписана к печати два месяца спустя. Комиссия по литературному наследию еще не была тогда сформирована. Но издательство не нуждалось в ее посредничестве. Занималась публикацией вдова – Губер.

7 мая 1965 года «Литературная Россия» напечатала выдержки из гроссмановский записных книжек военных лет. Хранила их, как известно, Губер, она и стала публикатором. Опыт в этой области у вдовы был невелик, так что предисловие написал давний гроссмановский приятель – Галин[196].

Комиссия по литературному наследию опять ни при чем. Она была сформирована через два месяца.

Заголовок публикации – «Народ на войне». Скорее всего, это цитата или реминисценция. В 1917 году киевским издательством выпущена так озаглавленная кника С.З. Федорченко. По словам автора, она составлена из записей военных лет. В нэповскую эпоху было несколько дополненных переизданий, включавших и материалы более поздние[197].

О записных книжках Гроссмана отнюдь не случайно вспомнили именно в 1965 году. Тема войны оказалась весьма актуальной – изменился политический контекст.

Как известно, в октябре 1964 года лидером партии стал председатель Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежнев. Его поддержали руководители КГБ и Министерства обороны.

Официально Хрущеву, как ранее Сталину, инкриминировали монополизацию власти, произвол. И опять было провозглашено возвращение к «ленинским принципам коллективного руководства»[198].

Новый лидер нашел и новый прием идеологической консолидации. К двадцатилетию окончания Великой Отечественной войны Указом Президиума Верховного Совета СССР был установлен государственный праздник – День Победы. Отмечали его каждый год 9 мая[199].

Инициированная Хрущевым кампания «разоблачения культа личности» деактуализовалась окончательно. Подразумевала она, кроме прочего, скорбь и раскаяние – количество жертв сталинского режима исчислялось миллионами, а причастных к преступлениям было еще больше. Новая пропагандистская схема обозначала иные перспекивы осмысления прошлого.

Да, скорбь отнюдь не исключалась. Но имелась все же возможность признать колоссальные жертвы обоснованными. А главное, было чем гордиться. В самой кровопролитной за всю мировую историю войне СССР одолел силу абсолютного зла. День Победы объединял и сторонников, и противников «десталинизации».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лжеправители
Лжеправители

Власть притягивает людей как магнит, манит их невероятными возможностями и, как это ни печально, зачастую заставляет забывать об ответственности, которая из власти же и проистекает. Вероятно, именно поэтому, когда представляется даже малейшая возможность заполучить власть, многие идут на это, используя любые средства и даже проливая кровь – чаще чужую, но иногда и свою собственную. Так появляются лжеправители и самозванцы, претендующие на власть без каких бы то ни было оснований. При этом некоторые из них – например, Хоремхеб или Исэ Синкуро, – придя к власти далеко не праведным путем, становятся не самыми худшими из правителей, и память о них еще долго хранят благодарные подданные.Но большинство самозванцев, претендуя на власть, заботятся только о собственной выгоде, мечтая о богатстве и почестях или, на худой конец, рассчитывая хотя бы привлечь к себе внимание, как делали многочисленные лже-Людовики XVII или лже-Романовы. В любом случае, самозванство – это любопытный психологический феномен, поэтому даже в XXI веке оно вызывает пристальный интерес.

Анна Владимировна Корниенко

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное