Василий Львович Пушкин

Летят, летят, Постумий — друг!
Дни, месяцы и годы!
Неизбежим закон природы!
Наступят старость и недуг,
Потом и смерть. Хотя б Плутону
Ты в жертву сто волов принес:
Все тщетно, и в челнок к Харону
Ты все пойдешь! Бедняк и Крез,
Царь и пастух — все смерти чада,
И всем врата отверсты ада! (182).

Нельзя укрыться от рока, даже не служа богу войны Марсу, страшась грозного моря, живя в скромном уединении. Всё, что радовало в сем мире, мечты, ожидания — всё исчезнет, когда придется проститься с милою подругой и навек переселиться в иной мир. И всё же Василий Львович завершает свое размышление о мгновенности бытия и неотвратимости смерти на оптимистической ноте:

Наследник твой благоразумной
Отыщет славное вино,
И в дружеской беседе шумной
Польется, закипит оно! (183).

Вот она, «младая жизнь», которая будет играть «у гробового входа»: вино, дружеская беседа — жизнь продолжается! А над смертью можно и пошутить. В стихотворении «Бабушка и внучка» «старушка, добрая Ненила», сетуя на «старость и недуг», ожидая свою близкую смерть, спрашивает свою внучку Лукерьюшку:

      «Ну, как случится это горе,
Заплачешь ли, скажи, о бабке, ты своей?»
      — «А как же, бабушка? Ей-ей,
    Я плачу обо всяком вздоре» (212).

Умея и в плохом находить хорошее, Василий Львович с улыбкой указывает на то, что смерть освобождает от забот и дарует покой:

УМИРАЮЩИЙ ЛЕНИВЕЦ

Ленивец Клит, к Харону отправляясь,
«Как счастлив я! — сказал своей жене. —
Приходит смерть! С заботами прощаясь,
В земле лежать не трудно будет мне!» (213).

Пока же смерть не встала на пороге, Василий Львович с прежним интересом относится к окружающей его жизни, к людям с их пороками и слабостями. В эпиграммах последних лет — «брюшистый Ермолай», который слышит прекрасно только слово «возьми» и глух, когда ему говорят «подавай»; Злослова, взявшаяся за ум, начав белиться:

Не лучше ль во сто раз себе лицо белить,
Чем славу добрую других людей чернить? (213).

Увидев из окна своего дома, как полицейский арестовывает пьяную бабу, Василий Львович тотчас пишет маленькое стихотворение в духе «Опасного соседа»:

Что вижу? Страж ночной, могучею рукою
Схватив дщерь Вакхову, на съезжую помчал.
Ни перси нежные, ни щек ее коралл.
Ни черные власы — над хладною душою
Ничто не действует! Он скачет на коне
      И высечет ее, как мнится мне (217).

Над душою (отнюдь не хладною) постаревшего поэта по-прежнему властвуют милые дамы. Они всё так же вызывают его сердечный трепет, который сказывается в мадригалах, в галантных альбомных стихах.

МАДРИГАЛ

      Ты хочешь тайну знать мою?
Смотри, не осердись! Я все тебе открою
      И ничего не утаю:
Любовь и я узнал, увидевшись с тобою (181).

Когда в руках В. Л. Пушкина оказался альбом знаменитой польской пианистки Марии Шимановской (этот драгоценный альбом-музей с автографами известных русских и европейских поэтов и писателей хранится в Польской библиотеке в Париже), он написал адресованные ей французские стихи. Мы не можем не восхищаться его виртуозной игрой словами в изящном комплименте, который не теряет своей прелести даже в переводе:

Когда вдали от Вас я нахожусь — увы!
То тысячью себя терзаньями терзаю.
И я совсем что делать мне не знаю.
Когда не ведаю, что делаете Вы.

(Перевод Н. Муромской)^[624]

В альбоме Марии Шимановской дядя оказался под одной обложкой с племянником. Будучи в Петербурге, А. С. Пушкин 1 марта 1828 года записал в альбом строки, включенные им позже, болдинской осенью 1830 года, в трагедию «Каменный гость»:

Из наслаждений жизни
Одной любви Музыка уступает,
Но и любовь мелодия…. (VII, 145).