Василий Львович Пушкин

В дружеской встрече с собратьями по перу В. Л. Пушкин читал им свое творение. Когда была завершена первая глава поэмы, он познакомил с ней И. И. Дмитриева и В. В. Измайлова. В апреле 1828 года И. И. Дмитриев рассказывал в письме П. А. Вяземскому, что они сделали доброе дело — уговорили Василия Львовича воскресить мать Храброва, которую он безо всякой надобности уморил. Василий Львович по доброте своей прислушался к их совету. Правда, критика друзей не всегда была приятна старому поэту. М. А. Дмитриев вспоминал:

«Под конец своего литературного поприща, когда молодой Пушкин прославился поэмами, Василий Львович, в подражание своему племяннику, начал писать тоже поэму: Капитан Храбров. Он не успел ее кончить, но всем читал ее; он был страстный охотник читать свои сочинения, я помню, что старушка Храброва, мать капитана Храброва, представлена очень робкою и верящую снам и предчувствиям. Я спросил автора после чтения: „а этой старушки фамилия тоже Храброва?“ Василий Львович почувствовал намек на несообразность ее характера с именем и отвечал нехотя: „тоже Храброва!“ — Я, в свою очередь, почувствовал неуместность моего вопроса»^[628].

Есть основания полагать, что В. Л. Пушкин читал поэму «Капитан Храбров» у себя в доме на Старой Басманной друзьям и многочисленным гостям, которые его навещали.

3. Гости в доме на Старой Басманной

Как хорошо, что старые друзья Василия Львовича И. И. Дмитриев и П. И. Шаликов почти безвыездно жили в Москве! Конечно, они постарели. Иван Иванович превратился в важного старца с совершенно белой головой. Еще бы: он, отставной министр юстиции, давно признанный патриарх в поэзии, своего рода достопримечательность Москвы. Когда И. И. Дмитриев ездил с визитами, то облачался в синий фрак, украшенный орденами, орденские ленты нескольких крестов на шее окаймляли накрахмаленный белый батистовый галстук. Старость не обошла стороной и Петра Ивановича. Его большой хохол уже был не черным, а черным с заметной проседью. Но он всё так же живо вертелся на высоких каблуках лакированных сапожек. Его костюм по-прежнему был чрезвычайно пестрым: фрак светло-бирюзового цвета с золотой искрой, оранжевый жилет, шелковый бирюзовый галстук с огромным бантом; рука в лайковой перчатке держала двойной лорнет в золотой оправе. И всё же, думается, что приезжая на Старую Басманную к Василию Львовичу (а приезжали они к нему часто), друзья были одеты не столь парадно — давняя дружба давала право на большую свободу от стесненных условий света. Дружеская беседа по-прежнему была увлекательной и интересной. И обеды и ужины в доме Василия Львовича по-прежнему были хороши. П. И. Шаликов сохранил множество стихотворных записочек, адресованных ему Василием Львовичем. Читая их, мы можем составить представление о том, чем иногда потчевал гостей старого стихотворца его знаменитый повар Влас: «суп с жирной курицей, с полдюжины котлет, / Жаркое, кашица», «чаёк». Но гостям, верно, и шампанское подавали. А. Я. Булгаков в письмах брату называл обеды у В. Л. Пушкина славными. И он часто приходил в дом к старому стихотворцу. Кто еще? Конечно, П. А. Вяземский, ближайший друг — тогда, когда он не уезжал в Петербург, а жил в Москве. То же можно сказать и про Ф. И. Толстого-Американца. По-видимому, у В. Л. Пушкина появлялся С. А. Соболевский. А вот С. П. Жихарев если и появлялся, то очень редко, почти что и не бывал.

В конце октября 1826 года к Василию Львовичу явился молодой поэт Дмитрий Веневитинов (Пушкины с Веневитиновыми были в родстве). Он собирался ехать в Петербург, и Василий Львович вручил ему рекомендательное письмо к поэту Н. И. Гнедичу, переводчику «Илиады» Гомера:

«Почтеннейший и любезнейший Николай Иванович. Родственник мой, Дмитрий Владимирович Веневитинов отправляется в С. Петербург, и я его рекомендую в дружбу вашу. Он того достоин и по воспитанию своему и по своим склонностям. Он читает Гомера или Омира на греческом языке и желает познакомиться с тем, который так хорошо передает величайшего из поэтов на языке отечественном. Увидев его, вы вспомните и обо мне. Я всегда вам предан душевно и щастливым себя почту, если судьба опять меня соединит с вами.

Желая вам совершенного здоровья и благополучия, остаюсь с искренним почтением моим, покорнейший ваш слуга Василий Пушкин.

Москва 1826 года Октября 30 дня» (212–213).

Кто бы мог подумать, что не пройдет и года и Дмитрия Веневитинова 15 марта 1827 года не станет. Поэт не доживет до двадцати двух лет, и старец И. И. Дмитриев, в доме которого, как и в доме В. Л. Пушкина, Д. В. Веневитинов бывал, напишет стихи на его кончину:

Природа вновь цветет, и роза негой дышит!
Где юный наш певец? Увы, под сей доской!
А старость дряхлая дрожащею рукой
                  Ему надгробье пишет!^[629]

Вот уж действительно «дни наши сочтены не нами».