Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход

После этого открытого и совершенно официального зачисления в ряды «формалистов» хранить дома произведения Малевича семье могло показаться небезопасным – как для произведений, так и для их владельцев. Выбор Русского музея в качестве институции-конфидента был логичным. С Русским музеем Малевича связывало многое – кроме всего прочего музей стал последним пристанищем его исследовательской программы, там в 1932–1933 годах художник руководил «Экспериментальной лабораторией». Его произведения были представлены на экспозиции («Искусство эпохи империализма», 1933) и на выставках музея («Первая выставка ленинградских художников»,1935). Неизвестно, каким виделось «временное хранение» родственникам художника, но в июне 1936 года судьба произведений Малевича в Русском музее была определена на самом высоком уровне. В «Правде» вышла статья председателя Комитета по делам искусств при СНК СССР Платона Керженцева «О Третьяковской галерее». В ней указывалось на то, что пополнение Третьяковской галереи «за последние годы производилось по очень странным принципам. её руководители исходили из либерального положения, что задачи галереи – показать в своих стенах все и всяческие течения живописи без достаточного художественного критерия и без всякого учёта – являются ли эти произведения реалистическими или нет. За этой мнимой объективностью в действительности скрывалось потакание всем формалистическим и грубо-натуралистическим течениям в живописи. В результате залы Третьяковской галереи, отражающие живопись последних 20–25 лет, стали наполняться формалистическими произведениями. … Такого рода картинам место не в общих залах, а в специальных помещениях для нужд искусствоведов или на предмет демонстрации грубейших формалистических и натуралистических ошибок, совершаемых некоторыми нашими художниками. В общие залы Третьяковской галереи и Русского музея должны быть возвращены произведения крупнейших реалистов прошлого времени»[230]. Публикации статьи предшествовала докладная записка, адресованная Керженцевым в мае 1936 года И. В. Сталину и В. М. Молотову. В ней шла речь не только о Третьяковской галерее, но и о Русском музее: «последние 20–25 лет два крупнейших музея страны: Гос. Третьяковская галерея и Русский музей заполнялись сплошь и рядом произведениями формалистического и натуралистического порядка. Ничтожные по своему художественному значению и в целом ряде случаев попросту вредные, произведения эти занимают, однако, до сего времени значительную часть выставочной площади музеев». Из «значительных художников» в записке были перечислены «Репин, Суриков, Рембрандт». Для усиления приводимой аргументации документ сопровождали иллюстрации работ Кандинского, Малевича и Татлина[231].

Третьяковская галерея справилась с перемещением авангардной живописи в «спецпомещения» за десять дней – к 17 июня 1936 года оно было уже завершено[232]. В Русском музее Малевича также отправили в «спецпомещение», точнее – в «карантинное» помещение в фонде Отдела советского искусства[233].

Став директором Русского музея в 1951 году, Василий Пушкарёв довольно долго не имел никаких проблем с этой частью вверенной ему институции: как известно, в закрытом для посещения хранилище сохранность вещей только лучше! История с Маршаком и журналом «Лайф» была первой – и лишь политико-информационной – инвазией внешнего мира в музейные сокровищницы[234].

Да, в 1969 году Русский музей попробовал сделать ход «троянским конем» и показать Малевича на выставке «Русский и советский натюрморт». Действие, которое любому сегодняшнему куратору покажется естественным – показать работы Малевича в кругу произведений его современников, – в СССР конца 1960-х было большой дерзостью[235]. После «прорывной» выставки Кузьмы Петрова-Водкина 1966 года и последовавшей за ней в 1967 году выставки «Петроградские Окна РОСТА» ленинградцы прямым текстом требовали – правда, довольно безрезультатно – вернуть авангард в музейные залы. В книге отзывов выставки «Петроградские Окна РОСТА» можно было увидеть такие записи: «Где художники двадцатых годов? Где Филонов, Малевич, Лисицкий, Ларионов, Фальк и другие?», «Искусство 20-х годов – настоящее искусство! Верните нам 20-е годы»[236]. Под видом «реабилитации» натюрморта Русский музей выставил произведения Гончаровой, Ларионова, Татлина, Фалька, Розановой, Машкова, Лебедева, Тырсы. И Малевича. Но ненадолго и без этикетки. Работа не была включена в каталог и была снята с выставки через три дня. Его – натюрморта – присутствие осталось лишь в воспоминаниях людей, так или иначе с этой выставкой профессионально связанных.

Экспозиция новейшего искусства в Третьяковской Галерее. 1929 – 1930

Научно-исследовательский отдел кинофотоматериалов Государственной Третьяковской галереи