Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века

Подробный анализ метафизического дискурса Василия Розанова и о. Павла Флоренского выходит за рамки нашей книги. Обсуждение богословия Флоренского — одного из самых видных религиозных философов Серебряного века, также не предмет нашего повествования. Читателю, желающему углубить свои представления по данному вопросу, рекомендуются соответствующие литературные источники, например, [БОНЕЦКАЯ (I) и (II)], [ФЛОРЕНСКИЙ (III)], [ХОРУЖИЙ], [GRAHAM-KANTOR]. Тем не менее, поскольку дружба с Флоренским играла исключительно большую роль в жизни Розанова, для более цельного представления портретного образа о. Павла Флоренского мы, дополнительно к вышесказанному, проясним для читателя еще некоторые важные аспекты его философского мировидения.

В истории:

Бывают люди, чье имя с ранних пор окружено легендами. Постепенно они и сами становятся легендой и так переходят в историю. Павел Александрович Флоренский принадлежит к их числу[327].

И действительно:

Если смотреть на Павла Флоренского и его творчество через призму исследовательской литературы, то повсюду наталкиваешься на гимническое восхваление с употреблением превосходной степени: Флоренский — это «универсальный гений», «Паскаль нашего времени», «русский Лейбниц», «Леонардо да Винчи XX века». Многочисленные таланты Флоренского и его глубокая ученость подавляют и пугают. <Его> даже называют «самым светоносным представителем русской духовной жизни» и <…> «одним из величайших интеллектуалов всех времен». К этому добавляют нимб «мученика православной Церкви», включенного в сонм святых новомучеников и исповедников, — причем создается легенда: в представленном церковному собору для прославления списке лиц Флоренский не был упомянут [ХАГЕМЕЙСТЕР].

В 1918 году незадолго до своей кончины Розанов в самых лестных выражениях высказался о личности о. Павла:

Это Паскаль нашего времени, Паскаль нашей России, который есть в сущности негласный вождь всего московского молодого славянофильства, и под воздействием которого находятся множество умов и сердец в Москве и в Посаде, да и в Петербурге. Кроме колоссального образования и начитанности, горит самым высоким энтузиазмом к истине. Знаете, — мне порой кажется, что он — святой, до того необыкновенен его дух, до того исключителен… Я думаю и уверен в тайне души, — он неизмеримо еще выше Паскаля, в сущности — в уровень греческого Платона с совершенными необыкновенностями в умственных открытиях, в умственных комбинациях или, вернее, прозрениях. Только он еще пессимистичнее моего смотрит на положение России («Россия окончательно уже никогда не оправится»)[328]…

Все панегирики Флоренскому со стороны его восторженных почитателей представляются нам, мягко говоря, сильным преувеличением. Касается это и Василия Розанова, провидевшего в личности своего интимного друга образ великого французского религиозного философа, математика и физика Блеза Паскаля (1623–1662). Два других его сравнения личности Флоренского с гениями человечества — немецким математиком, философом и механиком Готфридом Вильгельмом Лейбницем (1646–1716), и один из крупнейших представителей искусства Высокого Возрождения художником, скульптором и изобретателем Леонардо да Винчи (1452–1519)[329], также не выдерживают критики.