Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века

В Вашем письме много верного и глубокого и много такого, против чего я стал бы спорить, — но во всяком случае все разумно, все человечно. Отчего же Вы этого не печатаете, а печатаете прямо противоположное — как я прочитал в этой же Вашей книге, стр. 50, — «о том очевидном для всех вреде, какой они — евреи — наносят России и русским своим жадным стремлением захватить в свои руки все» [422]. Это — о мышах и крысах — или о людях?[423]

На этом, судя по сохранившимся документам, какое-либо общение между двумя литераторами прекратилось.

Активные эпистолярные отношения между Розановым и Гершензоном прервались в 1913 году — несомненно прежде всего в связи с процессом Бейлиса <см. об этом в Гл. V высказывание Флоренского в письме к Розанову от 12 октября 1913 г.>. Суд над евреем, обвиненным в ритуальном убийстве мальчика-христианина, потряс Россию и способствовал резкой поляризации сил в русском обществе. С протестом против судилища, преследовавшего слишком откровенные политические цели, выступили многие — от В. Г. Короленко до деятелей православной церкви. Розанову же этот процесс дал обильную пищу для комплексов и психопатических страхов. <…> В ситуации, когда розановская «жидобоязнь» перестала быть фактом личного — хотя и весьма парадоксального — мироощущения, но сделалась компонентом реальной политики, продолжать переписку Гершензон, конечно, не мог. Розанов между тем продолжал внимательно следить за творчеством своего былого корреспондента — и размышлять над ним. <В статье> «Левитан и Гершензон» (Русский библиофил. 1916, № 1), в которой обобщены <его> мысли <весьма и весьма спорные, как это убедительно аргументировал в одном из вышеприведенных писем М. О. Гершензон — М. У.> о стилизаторской, имитирующей природе еврейства, вторгающегося в русскую культуру [ПРОСКУРИНА],

— но не постигающего исконного ее Духа, т. е. в отличие от самого Розанова, невпадающего в русопятскую истерику. При всем этом, однако, Розанов, убежден, что:

Гершензона по русской литературе нельзя забыть, и никогда не будет времени, когда бы к ним перестали обращаться. До того тут все умно, обдумано, полно, закончено[424].

В ипостаси христианского юдофила Розанов сказал много теплых слов о евреях, не забывая, впрочем, как трикстер-провокатор, добавить в «бочку с медом ложку дегтя», т. е. сказать на их счет что-нибудь уничижительное, какую-нибудь гадость.

Динамика юдофильства/юдофобии. Основанная на славянофильской утопии и мечте об избранничестве. Сплелась с личной фантазией Розанова о возможном сродстве с еврейским телом, оставаясь при этом русским. Поиск монизма через тоску по единству и постоянное впадение в дуализм — лежат в основе психологических и философских метаний Розанова в еврейском вопросе [МОНДРИ. С. 218].