Василий Шуйский

Для царя Василия Шуйского, устраненного из русской истории, последние два года жизни оказались непрерывной чередой страданий и унижений. Не кому иному, как польскому гетману Станиславу Жолкевскому, воевавшему с царем Василием и князьями Шуйскими, пришлось убеждать Боярскую думу пощадить их. В первом же обращении к боярину князю Федору Ивановичу Мстиславскому и «всех чинов людям великого Московского государства» гетман писал об отосланном в Чудов монастырь старце Варлааме (бывшем царе Василии) и его взятых «под крепкую стражу» братьях князьях Дмитрии и Иване Шуйских: «Мы от сего в досаде и кручине великой, и опасаемся, чтобы с ними не случилось чего худого». Опасения эти, если вспомнить трагическую судьбу Годуновых, были не напрасными. Князей Шуйских не просто арестовали, были конфискованы их дворы и имущество в Москве, вотчины и поместья. Можно было ожидать тайной расправы с ними, хотя и это мало объясняет, почему вдруг гетман Жолкевский стал таким горячим защитником князей Шуйских. Он даже вспоминал их прежние доблести, не исключая борьбу с Речью Посполитой: «Сами вы ведаете и нам всем в Короне Польской и Великом княжестве Литовском ведомо, что князья Шуйские в сем Российском государьстве издавна бояре большие, и природным своим господарям верою и правдою служили и голов за них не щадили. Князь Петр Иванович (надо Иван Петрович. — В. К.) Шуйский по части военной с большим разумом действовал и всею душею господарю своему служил и радел. И князь Михаил Васильевич Шуйский (Скопин. — В. К.) за сие господарство сильно стоял. А все великие господарства стоят своими великими боярами и ратными военными людми, которые господарям своим служат верою и правдою». Гетман Станислав Жолкевский объяснял королю Сигизмунду III, что написал это послание в ответ на дошедшую до него просьбу младшего из братьев Шуйских — князя Ивана Ивановича[481]. Но польским гетманом двигало не одно только снисхождение к повергнутому врагу, хотя такие рыцарские чувства и были в его характере. Начиналась большая дипломатическая игра по возведению на русский престол королевича Владислава, и главная роль в ней отводилась Боярской думе, которую надо было убедить, что ее членам ничего не грозит в случае перемены власти. Когда-то при вступлении на престол самого царя Василия Шуйского ему было выгодно сохранить жизнь сандомирскому воеводе Юрию Мнишку и его дочери Марине. Теперь, когда князья Шуйские пали, гетман Станислав Жолкевский, действовавший в интересах их преемника, тоже встал на защиту отстраненного от власти правителя: «Довольно и так уже пролито в сем господарстве невинной крови христианской: время уже ей уняться и вам всем стараться о том, чтобы она более не проливалась». «Находящихся в руках ваших князей Шуйских, — обращался гетман к Боярской думе, — братьев ваших, как людей достойных вы должны охранять, не делая никакого покушения на их жизнь и здоровье и не попуская причинять им никакого насильства, разорения и притеснения». В конце своего письма гетман Станислав Жолкевский обещал, что в дальнейшем король Сигизмунд III и королевич Владислав пожалуют и князей Шуйских, «равно как и всех вас великих бояр, когда вы будете служить господарям верою и правдою»[482]. Точнее акценты были расставлены гетманом Жолкевским в его позднейших записках о Московской войне, когда он написал о своем стремлении вывести князей Шуйских в Литву, «дабы освободить эту страну от сих людей, впоследствии же его величество король во всяком случае мог воспользоваться ими, смотря по обстоятельствам»[483].

В польском плену

Насильно постриженный в иноческий образ бывший царь снял с себя монашеские одежды, как только оказался за пределами Московского Кремля. «И князь велики, едучи в Литву, с собя платье черное скинул», — писал автор «Пискаревского летописца». По его версии, патриарх разрешил снять с себя чернецкое платье и царице: «…а царица с собя платье черное скинула же по благословению патриарха Гермогена Московского и всеа Русии, а жила в Покровском монастыре в Суздале»[484]. Однако в официальном послании патриарха Гермогена, обращенном к королю Сигизмунду III, первоиерарх русской церкви признавал, что бывший самодержец постригся в монахи: «…а был государь царь и великий князь Василей Иванович всея Русии, и он государство свое оставил и постригся во иноческий образ»[485].