Василий Шуйский

И вдруг слетел, как орел с гнезда, напал на птицу великую, на гнездовье богатейшее. Федец Нагой с двумя сотнями царских слуг наехали ночью на двор боярина, родного брата покойной царицы Анастасии, на дядю Ивана Ивановича, почтеннейшего, Богом береженного Никиту Романовича Юрьева-Захарьина. Подчистую ограбили. Вывезли из дома, из кладовых, из погребов все, что там было, даже лошадей увели.

Об этой изумившей Москву истории англичанин Горсей так напишет: «На следующий день (после грабежа. — В. Б.) Никита Романович послал к нам на Английское подворье, чтобы дали ему низкосортной шерсти сшить одежду, чтобы прикрыть наготу свою и своих детей, а также просить у нас какую-нибудь помощь».

Впрочем, уже зимою, через полтора месяца после ограбления, Никита Романович был послан вести переговоры с немцами.

Но то через полтора месяца, а через несколько дней орава Грозного ограбила дьяка Посольского приказа Андрея Щелканова. Семен Нагой бил дьяка по пяткам и выколотил пять тысяч рублей, хорошо припрятанных.

Грабить понравилось. Послал Иван Васильевич уже тысячу стрельцов в слободу, где поселил вывезенных из Нарвы, из Дерпта купцов и дворян. Нагрянули на спящих, врасплох. Все дома были разграблены, все женщины, молодые и пожилые, изнасилованы, юные и прекрасные увезены в удел — для удельного князя, для его сановников.

Воротившийся с богомолья Василий Иванович Шуйский застал своего господина, московского князя, за разбором чудесных вещичек, добытых у Щелканова, у Никиты Романовича, в слободе иноземцев.

Иван Васильевич, как дитя, радовался своим новым богатствам, но Шуйскому погрозил пальцем:

— Ты смотри, этак не разбойничай. Это мне можно, великому грешнику. Новый двор Арбатский, сам видишь, беден, так это все на обзаведенье. Ну, чего закручинился? Я тебя люблю.

Взял из кучи рыбку из янтаря, с рубиновыми глазами.

— Дарю! Дорогая штучка, диковинная! — и стал строгим, серьезным. — Они мне денег на войну не дают. Так я вот сам взял. Я им нехорош. Так пусть отправляется разлюбезный их царь в Ливонию. Поглядим, как управятся без меня… Молчи про это! Сие есть тайна!

Игра продолжалась. Московского удельного князя позвали в Думу вместе с сыном, и разрядный дьяк Василий Щелканов от царя Семиона Бекбулатовича сказал им службу: быть на берегу. Иван Васильевич с Иваном Ивановичем выслушали указ стоя, ударили челом: «Государю великому князю Семиону Бекбулатовичу всея Русии. Бьют челом князь Иван Васильевич Московский и сын мой князь Иван Иванович: сказана нам твоя государева служба на берег, и тебе бы нас пожаловать на подъем, как тебе Бог известит».

И Бог известил Семиона Бекбулатовича дать просителям на подъем сорок тысяч рублей. Деньги по тем временам огромные. На всю свою опричнину Грозный некогда потребовал от Земства сто тысяч, а тут сорок на поход не дальше Калуги.

Любил Иван Васильевич деньги.

Он и Земский-то собор затеял ради побора с монастырей. Монастырей было две сотни, на пропитание архимандриты тратили по рублю, по три, но каждый из них обязан был дать Ивану Васильевичу подарок не меньше семидесяти рублей, а больше — так пожалуйста.

Показав Земству, как он, князь Московский, чтит нового царя, Иван Васильевич отправил Семиона Бекбулатовича на Ливонскую войну.

В Разрядной книге о том записано: «Того же лета (7083-го. — В. Б.) посылал государь царь и великий князь под Пернов царя Семиона Бекбулатовича да царевича Михаила Кайбулатовича и бояр и воевод. И Пернов взяли».

23

На каком камушке посидеть, чтоб стало видно, как течет, утекает не речка чистая — время быстрое. Не песчинки перекатывает — судьбы человеческие.

Читаем в Разрядной книге: «Лета 7084-го (1576 год. — В. Б.) поход государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии и сына его царевича князя Ивана Ивановича на берег против крымского хана Девлет-Кирея. А стоял государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии и сын его царевич Иван Иванович со всеми людьми в Калуге».

Разрядный дьяк про удельного Московского князя не поминает, хотя Семион Бекбулатович все еще на царстве.

Среди людей, окружающих Грозного царя, много новых.

Дворовый воевода боярин князь Федор Трубецкой, в товарищах у него старший из Нагих — Афанасий.

В Разряд записано: «А с государем бояре: боярин князь Иван Петрович Шуйский».

И все.

Ближайшая охрана: Богдан Бельский, Михайло Безнин, Деменеша Черемисинов, Баим Воейков, Игнатий Татищев, Василий Зюзин.

Много татарских имен. Среди дьяков: Андрей Шерефединов, Улан Айгустов, Ерш Михайлов.

За шатрами приказано смотреть Гневошу Извекову.

А вот имена тех, кто спал у государя в изголовье, охраняя сон и жизнь: князь Василий Федорович Скопин-Шуйский; князь Василий да князь Андрей Ивановичи Шуйские, Верига Бельский, Григорий Бельский, Иван Бобрищев-Пушкин. Последний был царским сокольничим.

О Крымском хане вестей не приходило. Повеселевший Иван Васильевич решил позабавить себя соколиной охотой.

Взял, кроме сокольников, сотню стрельцов да сотню из своего дворового чина.

Богдан Бельский высказал государю сомнение:

— Не мало ли людей для твоего царского величества?