Василий Шукшин. Земной праведник

«Метод работы? Какой?.. Метод – это, наверное, человек?

Хуциев Марлен – человек прочного ума и редкого упорства. Честный. Любит жизнь и кинематограф. Работе отдается с головой до самозабвения. Любимое дело – смотреть в камеру. Порой смахивает на ребенка. Таких людей очень легко любить. Работать с ним интересно. В работе с актером никакого определенного метода нет. Он подкупает его, во-первых, тем, что держится как равный, во-вторых, никогда не показывает, как надо играть. Очень точно объясняет смысл данной сцены, ее место в фильме. Один недостаток: запас терпения у него невелик, а недовольство скрывать не умеет.

Своей творческой кухни не скрывает и не делает из него волнующей тайны. Вообще работает на людях. Открыто радуется и огорчается вместе с актером его удаче и неудаче, возлагая тем самым на него самого ответственность за свою работу. По-моему, это правильно, хотя труднее для актеров. Им, наверное, хочется, чтобы их судьбу до поры до времени режиссер держал в кармане, а потом вдруг вынимал – блестящую.

О сцене начинает думать задолго до съемок. Но мизансцена возникает на площадке. Я еще не понял – как правильнее. У режиссера есть убеждение, что мизансцену нельзя надумывать вне декорации. Я готов скорее считать правильным обратное и как исключение решать мизансцену и декорации перед аппаратом…

Некоторая медлительность вообще свойственна Хуциеву. Кажется иногда, что он страшится того момента, когда камера уже закрутилась – и все кончено. Изменить, переделать уже ничего нельзя. Способность к компромиссам у него вообще отсутствует. По-моему, это одно из главных качеств режиссера. Малейшая слабость, одно неосторожное „ладно, сойдет“ – и тебя мгновенно окружат настырные гримеры, костюмеры, художники и начнут кричать, чтобы с них не требовали невозможного, начнут предлагать „выход из положения“.

Изобразительной стороне фильма режиссер уделяет такое же внимание, как операторской работе. Поначалу оператор (П. Тодоровский), исходя из каких-то своих соображений, начал высвечивать каждый предмет, пытаясь добиться рельефности. На экране появилась масса бликов, бличков, пятен… А в общем впечатление серое. Однако он (под влиянием режиссера) скоро отказался от этого, начал освещать более ровными, общими плоскостями. Изображение стало сочным, очень хорошо выдержанным в одном стиле. Думается, что фильм будет снят хорошо».

Рисуя портрет режиссера Хуциева, Шукшин попутно заявляет о своих только складывающихся вкусах и пристрастиях – многие из них станут для него принципиально важными, определят его режиссерское лицо.