Василий Шукшин. Земной праведник

Разъясним: режиссерский этюд на заданную тему предлагается абитуриентам режиссерского факультета для того, чтобы выявить их способности к специфическому кинематографическому видению. Будущий режиссер должен сделать зримым для читателя заданный объект, в данном случае вестибюль института, населить его разнообразными лицами, отобразить динамичную жизненную картину. Шукшин не придал значения условию экзамена и перенес действие в общежитие – с его точки зрения это было естественно: вот где в полной мере задают тон ненавистные ему киты. Потом-то он возвращается в вестибюль, чтобы поприсутствовать при посрамлении китов, не выдержавших экзамен. Но главный объект для него – общежитие. Здесь и развивается действие этюда. Кит угощает абитуриентов салом, начинается общий гам. «Разговор течет непринужденно, – пишет Шукшин, – мы острим, рассказываем о себе, а выждав момент тишины, мы говорим что-то особенное, необыкновенно умное, что бы уж сразу заявить о себе. Мы называем друг друга Коленькой, Васенькой, Юрой, хотя это несколько не идет к нам». Потом киты поют под аккомпанемент гитары «Ваши пальцы пахнут ладаном», неслыханный никем из собравшихся романс Вертинского. «Мы слушали, и нас волновала песня, – комментирует Шукшин. Только всем нам было, пожалуй, странно немножко: дома мы пели „Калинушку“, читали книжки, любили степь и даже не подозревали, что жизнь может быть такой сложной, по-видимому, интересной».

В этом этюде, несомненно, проявились литературные способности Шукшина. Но режиссерским видением тут и не пахнет. Все его внимание сосредоточенно на китах – остальные присутствуют только в авторском описании. Других живых лиц, участвующих в действии, не видно. О способности автора к режиссуре экзаменаторы судят не по описаниям, а по выразительным деталям, своего рода «крупным планам». Вот, например, один из абитуриентов, Александр Гордон, показывал в своем этюде, как нервный соискатель, чтобы справиться с волнением, нарочно рассыпает на подоконнике спички и потом их аккуратно собирает: это зримый кинематографический образ.

Дарование Шукшина не подсказало ему такого рода деталей. Он описал то, что видел и чувствовал, оставшись в границах чисто литературной образности…

И произошло чудо. А вероятнее всего, подтвердилось, что в приемной комиссии нашлись люди, которым очень не хотелось терять такого соискателя, взрослого, прошедшего жизненную школу человека, опять-таки кандидата в члены партии. Этюд оценивал и. о. доцента кафедры кинорежиссуры, в недалеком будущем проректор ВГИК Борис Григорьевич Иванов – опытнейший специалист и добрейшей души человек: «Написана работа не на тему. Условия не выполнены. Автор обнаруживает режиссерское дарование и заслуживает отличной оценки. Отлично».

И представьте – не ошибся Борис Григорьевич, какими бы мотивами он не руководствовался. В первом же семестре у Шукшина только отличные оценки по кинорежиссуре, мастерству киноактера, основам кинодраматургии, всеобщей истории искусств. Во втором – появляются четверки по общеобразовательным дисциплинам, но неизменно, на протяжении всех семестров – отлично по кинорежиссуре и актерскому мастерству.

Его, конечно, сразу же выбрали старостой курса, а позднее, секретарем комсомольской организации постановочного факультета, но дальше этого «не пошел». Как бы ни убеждали его заняться всерьез общественной работой, он упорно уклонялся от этой чести – зато с величайшим рвением налегал на учебу. Он, давно уже писавший рассказы, мечтавший о Литературном институте и, можно сказать, случайно оказавшийся на режиссерском факультете ВГИК, сразу понял, какой клад ему достался и поставил себе целью докопаться до самых глубоких недр этой золотой жилы. Режиссура, о которой еще недавно он не имел никакого понятия, всецело увлекла его, а прирожденный дар лицедейства, бурно проявившийся на учебной площадке, помог обрести уверенность в своих силах. Сокурсники активно занимали его во всех учебных работах – и это помогло ему сразу же ощутить себя «внутри профессии». Пришло время снять первый этюд, сесть за монтажный стол – и он, по собственным его словам «хлебнул воздуха кино, так что в груди заболело». Великое, великое искусство!