Василий Шукшин. Земной праведник

«…Стеньку застали врасплох. Ворвались ночью с бессовестными глазами и кинулись на атамана. Стенька бросился к стене, где висело оружие. Он любил людей, но он знал их… Знал он и этих, что ворвались: приходилось, он делил с ними радость и горе тех ранних походов и набегов, когда был он молодым казаком, гуливал с ними… Стало на Дону худо, нахмурился в Москве царь Алексей Михайлович – и они решили выдать грозного атамана. Они очень хотели жить как раньше – вольно и сладко.

…Кинулся Степан Тимофеевич к оружию, да споткнулся о персидский ковер, упал. Хотел вскочить, а сзади уже навалились, заламывали руки… Хрипели. Негромко и страшно матерились. Нашел в себе силы Степан приподняться, успел прилобанить одному-другому могучей своей десницей… Но ударили сзади чем-то тяжелым по голове. Рухнул на колени грозный атаман, и на глаза его пала скорбная тень.

– Выбейте мне очи, чтобы я не видел вашего позора, – сказал он.

Глумились. Топтали могучее тело. Распинали совесть свою. Били по глазам…».

Написано это для нового сценария опять-таки на современную тему: персонаж – резчик по дереву, самородок Колька, возмечтавший вырезать Стеньку Разина, такого, каким предстал он в рассказах старого учителя Захарыча.

Скоро, очень скоро придет к Степану Разину и сам Шукшин, но пока его герои – все те же сельские жители, да, пожалуй, самые курьезные из них – недаром фильм будет называться «Странные люди». Верный своему решению снимать авторское кино, он взял своих любимых рассказа – «Чудик», «Миль пардон, мадам!» и «Думы». На этот раз он решил откровенно идти от писательского сборника, уверенный в том, что в кино «малый метр», короткометражка имеет полное право на существование. Кстати, опыт создания «киносборников» в советском кино уже был – во время войны; эти фильмы пользовались успехом, и Шукшин, конечно, об этом знал.

Потом, ошеломленный провалом фильма, он пытался разобраться в его причинах, с карандашом в руке подсчитывал все свои промахи – это авторская исповедь вошла в нашу первую беседу. Тогда он высказал очень важную, выстраданную истину: из литературного произведения напрямую фильма не сделаешь. Собственно, он давно это понимал, но как-то плыл по течению своей прозы – и не утопал. Не потребовали никакой особой кинематографической трактовки прозрачные, ясные рассказы – без подтекста, без ярко выраженной шукшинской иронии. Но вот почерк Шукшина изменился – стал много тоньше, острее, выразительнее, и оказалось, эти художественные достоинства целиком принадлежат литературе и чтобы перенести рассказ на экран, ничего не потеряв из его достоинств, надо поломать голову.