Вечером 8 ноября я соединился с соседями по телефону и спросил комиссара восемнадцатого батальона старшего политрука Мельника, не может ли он прийти на КП ближайшего к нему батальона нашей бригады — второго. Минут через сорок мы там встретились, и вот что я услышал.
— Не зная, что и где предпримет противник, — рассказывал комиссар, — мы в порядке усиления боевого охранения сформировали несколько групп-пятерок, которые назвали разведывательными. Одну такую группу возглавил политрук Николай Фильченков. Она выдвинулась на высоту у дороги, что ведет к северу от Дуванкоя. Вчера утром, когда вы уже вели бой, у нас сперва было спокойно. Потом Фильченков дал знать на КП, что показались танки и что он со своими краснофлотцами постарается их задержать. Шло семь танков, группа Фильченкова залегла на их пути с гранатами и бутылками. Три танка разведчики подбили. Остальные повернули назад — немцы, с перепугу, должно быть, не поняли, что наших всего пятеро… А потом там появилось пятнадцать танков. Мы уж приготовились встретить их на переднем крае. Но Фильченков решил не допустить врага и до батальонного рубежа. И не допустил. Пятеро моряков уничтожили еще несколько танков. Гранат у них было порядочно, но на такой бой, понятно, не хватило. Гранаты кончаются, а танки лезут… Чтобы хоть как-то их задержать, наши ребята стали с последними гранатами бросаться под гусеницы. Первым Фильченков, за ним двое краснофлотцев, кажется, уже раненные… Погибла вся пятерка. Последний, Василий Цибулько, умер уже на руках у нашего военфельдшера Петренко. От него и известно главное. Подробности уточняем — кое-кто видел эту схватку издали…
Старший политрук кончил, и все в землянке некоторое время молчали. С чем было сравнить этот подвиг? (Через несколько дней появилось с чем сравнить — со столь же фантастическим подвигом 28 гвардейцев-панфиловцев. —
— Трех других краснофлотцев звали Иван Красносельский, Юрий Паршин и Даниил Одинцов, а больше мне о них почти ничего не известно, — вздохнул комиссар Мельник и развел руками. — Батальон новый, все незнакомые… Про Фильченкова знаю, что призван из запаса. Он горьковчанин, волжский водник. Срочную служил на пограничном катере на Амуре — вспоминал тут как-то…
Подвиг пяти героев вошел в историю, их имена известны теперь далеко от Севастополя. У того места, где они преградили путь фашистским танкам, стоит памятник. И наверное, каждый, кто к нему приходит, хоть на минуту мысленно переносится в севастопольский ноябрь сорок первого года, ощущает грозное величие тех дней. Ведь в подвиге политрука Фильченкова и четверых его друзей-матросов с изумительной силой проявился тот необыкновенный душевный подъем, с которым вставали на защиту Севастополя черноморцы, готовые остановить врага любой ценой».
Бросается в глаза сходство многих деталей мифов о 28 гвардейцах-панфиловцах и 5 моряках-севастопольцах. В обоих случаях герои ценой своей жизни останавливают немецкие танки, а об их подвиге становится известно от единственного раненого бойца, добравшегося до своих и перед смертью рассказавшего о своем последнем бое. Это — традиционный мифологический прием, в обоих случаях ничего общего не имеющий с действительностью. На самом деле мы уже знаем, как погибла 4-я рота 1075-го полка панфиловской дивизии. Что же касается группы политрука Фильченкова, то сегодня с уверенностью можно сказать только то, что она целиком погибла в неприятельском тылу. Каким именно был последний бой пятерки моряков-севастопольцев, мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Ведь нет практически никаких шансов отыскать в архивах донесение командира того немецкого или румынского взвода, который сражался с Фильченковым и его товарищами.
В очерке Кривицкого «О 28 павших героях» единственным бойцом, рассказавшим, красноармейцам о судьбе своих павших товарищей, стал Иван Натаров: «Все это рассказал Натаров, лежавший уже на смертном одре. Его разыскали недавно в госпитале. Ползком он добрался в ту ночь до леса, бродил, изнемогая от потери крови, несколько дней, пока не наткнулся на группу наших разведчиков. Умер Натаров — последний из павших двадцати восьми героев-панфиловцев. Он передал нам, живущим, их завещание. Смысл этого завещания был понят народом еще в ту пору, когда мы не знали всего, что произошло у разъезда Дубосеково. Нам известно, что хотел сказать Клочков, когда неумолимая смерть витала над ним. Сам народ продолжил мысли умиравшего и сказал себе от имени героев: «Мы принесли свои жизни на алтарь отечества. Не проливайте слез у наших бездыханных тел. Стиснув зубы, будьте стойки! Мы знали, во имя чего идем на смерть, мы выполнили свой воинский долг, мы преградили путь врагу, идите в бой с фашистами и помните: победа или смерть! Другого выбора у вас нет, как не было его и у нас. Мы погибли, но мы победили».