Василий Сталин. Сын «отца народов»

26 марта 1953 года генерал-лейтенант Василий Иосифович Сталин был уволен из рядов Советской армии в отставку с пенсией, но без права ношения мундира. Последнее было вызвано якобы тем, что он дискредитировал звание генерала своим «морально-бытовым разложением». А на самом деле, думается, Хрущев, Маленков и остальные боялись, что в генеральском мундире Василий будет еще больше похож на отца-генералиссимуса. Потому и отвергли предложение начальника Главного управления кадров генерал-полковника А. С. Желтова уволить Василия Сталина в запас по состоянию здоровья с правом ношения военной формы. Пусть лучше ходит в штатском, так незаметнее. Пенсию, правда, положили немаленькую — 4950 рублей в месяц (что еще раз опровергает утверждение третьей жены генерала, будто его зарплата составляла всего 5 тысяч рублей в месяц, — не могла же пенсия быть такой же, как зарплата). Еще отставному генералу выдали единовременное пособие в размере шести должностных окладов. Но гулять Василию на эти оклады пришлось недолго — всего месяц. 28 апреля сын Сталина был арестован.

Встреча Василия с иностранцами, которую Светлана Аллилуева считает одной из причин его ареста, вдохновила творческий гений писателя-постмодерниста Владимира Сорокина на создание такой сцены в фантастической России 1954 года, где благополучно правит Иосиф Сталин, по-братски разделивший мир с другом-врагом Адольфом Гитлером, где Яков Сталин остался жив после Второй мировой войны и совращает с пути истинного младшего Василия.

Вот отрывок из романа, где действует герой нашей книги.

«На вид Сталину было лет пятьдесят. Он был одет в белую шелковую косоворотку, подпоясанную серебряным поясом, и узкие брюки белого бархата, заправленные в белые лаковые полусапожки с серебряным шитьем.

Посередине гостиной стояли сыновья Сталина — Яков и Василий, узнать которых было трудно из-за женских платьев и париков, надетых на них. Худую, стройную фигуру Якова обтягивало длинное вечернее платье черного бархата с бриллиантовым скорпионом и белыми пятнами на худой груди; кудрявый каштановый парик утопал в накинутом на голые плечи синем боа; на тонких женственных руках были черные сетчатые перчатки до предплечий, одна из которых была разорвана; пальцы и запястья украшали три кольца белого золота с сапфирами и изумрудами и два платиновых браслета с мельчайшими бриллиантами; худое, чрезвычайно похожее на отца, лицо его было сильно напудрено, что не скрывало припухлость правой подбитой скулы; подведенные синей тушью глаза смотрели в пол; под мышкой он держал узкую дамскую сумку из змеиной кожи. Невысокий, полноватый Василий был одет в бежевое крепдешиновое платье со стойкой и высокими плечами, ниспадающее мелкими складками и расшитое на груди персикового тона розами; на тонкой золотой цепочке висела большая жемчужина; полные руки обтягивали бежевые лайковые перчатки, выпачканные уличной грязью; светлые волосы парика с нарушенной укладкой были тем не менее перехвачены перламутровым гребнем; полноватую шею стягивала черная шелковая лента; нарумяненное пухлое лицо со ссадиной на подбородке, во многом повторяющее материнские черты, тоже смотрело в пол; на плече младшего сына вождя висела на массивной золотой цепи белая лакированная сумка.

— Друзья мои, могучие правители могучей страны, — заговорил Сталин грудным чувственным голосом, — посмотрите на детей великого Сталина. Внимательно посмотрите.

Члены правительства посмотрели на двух травести.

— Чем я провинился перед Богом и Россией? За что мне послано такое наказание? — Сталин оперся о мраморный подоконник и приподнялся на носках. — Почему я, и именно я, должен быть унижен детьми своими?

— Отец, я прошу тебя… — поднял голову Яков.

— Молчи, молчи… — Сталин закрыл глаза и прижал свой большой лоб к пуленепробиваемому оконному стеклу. — Ты не достоин ударов палкой, не то что слов. Тебе тридцать два года. И ты до сих пор — ничто. Мерзкое, грязное, мизерабельное ничто, способное только гнить заживо и разлагать брата и сестру.

— Отец, я очень прошу тебя не продолжать этого разговора при посторонних, — проговорил Яков.

— Посторонних? — Сталин резко повернулся, быстрой размашистой походкой подошел к Якову и заговорил, вплотную приблизив свое выразительное лицо к некрасивому белому лицу сына: — Здесь нет посторонних, кроме тебя! Здесь только мои друзья, товарищи по партии, по великому делу, да еще мой младший глупый сын, подпавший под твое гнусное влияние! Они мне не посторонние! Это ты — посторонний! Навсегда мне посторонний!

— Папа, ей-богу, ну прости нас, — конфузясь, забормотал Василий. — Я тебе обещаю, я клянусь, что больше…