Василий Теркин

— Василий Иваныч!.. С приездом… Прошу любить и жаловать… Таксатор Первач. Павел Иларионыч Низовьев только что приехал с пристани. Я от него. Ждет вас к завтраку.

— Очень рад, — ответил суховато Теркин, подавая ему руку.

— Павел Иларионович и меня пригласил… если не буду лишним.

— Почему же…

— Вы уже изволили ознакомиться с дачей?

— Объезжал вчера.

Первач присел к нему, вынул папиросницу и попросил закурить.

Его манеры также не понравились Теркину.

"Из молодых, да ранний", — подумал он и поглядел в сторону Зверева.

Тот прочитывал письмо уже во второй раз. Внезапная краснота его небритых щек показывала, как оно взволновало его.

— Вы, — окликнул он Первача, — прямо из Заводного?

Сегодня?

— Вчера к ночи приехал… Иван Захарыч и сам хотел быть, да его что-то задержало. стр.390

— Отчего же вы вчера же не доставили мне письма? — раздраженно спросил Зверев.

— Слишком поздно было, Петр Аполлосович. Не хотел вас беспокоить.

— Напрасно.

— А что такое? — спросил Теркин, подходя к кушетке.

Взглядом Зверев показал ему, что не хочет говорить при

Перваче.

— Такая гадость!.. Не могу двинуться.

— Что-нибудь экстренное? Послать депешу? Я к вашим услугам, — вмешался Первач.

— Не беспокойтесь.

— Не хочу быть лишним… Я свою миссию исполнил.

Обращаясь к Теркину, Первач досказал:

— Павел Иларионыч будет ждать вас до часу дня… Имею честь кланяться.

Он пожал руку им обоим и с легким скрипом своих щеголеватых ботинок вышел.

— Вася! — возбужденно окликнул Зверев и задвигался на кушетке. — Иван Захарыч Черносошный… просит переговорить с тобою… о продаже его леса и усадьбы с парком… Он мне близкий человек… жалеет меня. Я с тобой хитрить не стану… Ежели продажа состоится, а ему она нужна, он готов поделиться со мною.

— Комиссию предлагает? Куртаж?

— Я не купчишка! Куртажу я не возьму!..

— Не возьмешь? — протянул Теркин и рассмеялся в нос, что у него выходило резко и чего он сам в себе не любил.

— Не смей надо мной издеваться, Васька! — вдруг закричал Зверев, весь пылающий. — Человек всю душу перед тобой вылил… А ты вон как!.. Кровь-то сказалась!..

Недаром, должно быть…

Губы Зверева стали брызгать слюной. Позорящее слово, какое бросали Теркину в гимназии, могло прозвучать.

— Что недаром? — строго перебил Теркин и пододвинулся вплоть к кушетке. — Слушай, Петька! В твоем положении нечего фордыбачить и барские окрики давать. Я — подкидыш, незаконный сын какой-нибудь солдатки или раскольничьей девки — ты ведь этим желал меня унизить? Мне, стало, и Бог простит, коли стр.391 я всякими правдами и неправдами кубышку себе здоровую сколочу… Однако, брат, с совестью я хочу в ладах быть: от нее никуда не уйдешь. Ты мне сейчас исповедовался?.. В двух растратах повинился? Я не просил тебя; твоя добрая воля была. Изволь, и я тебе кое в чем повинюсь.

— Не надо мне! Не интересуюсь!..

— Нет, выслушай! — Теркин присел на край кушетки. — И я два года тому назад раздобылся деньгами, которые и совсем мог себе присвоить без отдачи, зная, что эти деньги, по закону и по совести, не принадлежат тому, кто мне их ссудил. Вот и все… Выдал я на них документ. Как это по-вашему, по-нынешнему, выходит?

Дело, кажись, самое чистое. А оно меня стало так мозжить, что я без надобности повинился в нем, не совладав с совестью… Очистил себя, раньше срока отдал эти деньги. И вот до сих пор меня нет-нет, да и всколыхнет, как подумаю, что этот самый заем дал мне ход; от него я в два года стал коли не миллионщиком, каким ты меня считаешь, так человеком в больших делах.

— Поэтому ты и рад, что можешь меня, человека благородного, придавить бревном? — взвизгнул Зверев.

— Не мели вздору! — глухо оборвал его Теркин. Из-за чего я тебя стану спасать?.. Чтобы ты в третий раз растрату произвел?.. Будь у меня сейчас свободных сорок тысяч — я бы тебе копейки не дал, слышишь: копейки! Вы все бесстыдно изворовались, и товарищество на вере у вас завелось для укрывательства приятельских хищений!.. Честно, мол, благородно!.. Вместо того чтобы тебя прокурору выдать, за тебя вносят! Из каких денег? Из банковских!.. У разночинца взять? Ха-ха!

Смех Теркина оборвался. Он встал и заходил по комнате.

— Что вы из своих угодий делаете? Из-за вашего беспутства целый край обнищает, ни воды в Волге, ни лесу по ее берегам не будет через пять или десять лет…

— Скажите, пожалуйста! — взвизгнул опять Зверев. — Он,

Василий Теркин, — спаситель отечества своего!.. Не смеешь ты это говорить!.. Не хочу я тебя слушать!.. Всякий кулак, скупщик дворянское имение за бесценок прикарманит и хвалится, что он подвиг совершил!.. Не испугался я тебя… Можешь донос на стр.392 меня настрочить… Сейчас же!.. И я захотел в нынешнем разночинце благородных чувств! Пускай меня судят…

Свой брат будет судить!.. Не дамся я живой!.. Лучше пулю пущу в лоб…

— Как благородный человек!.. Да и на это вряд ли пойдешь!.. Я тебя знаю. Храбрости не хватит!

Теркин сдержал себя. Он взялся за шляпу и стал посредине кабинета.