Василий Васильевич

В прихожей было темно и тихо, в коридоре — тоже.

Там стояли знакомые шкафчики. На их дверцах были нарисованы домики, парашюты, грибы.

Всюду было холодно.

«Это мне просто показалось. Здесь никого нет», — подумал Алексей Фёдорович.

Он заглянул в комнату, где раньше была старшая группа. Там тоже было темно и морозно.

И вдруг откуда-то из конца коридора он услышал тихие голоса.

«Да кто же там может быть?» — удивился Алексей Фёдорович.

Он пошёл на те голоса.

В небольшой комнате вокруг печки сидели девочки и мальчики из всех групп — из младшей, средней и старшей.

Посередине сидела молодая воспитательница и читала им книжку.

Это её голос услышал из коридора художник.

Детей было немного, человек пятнадцать. Они сидели тихо, никто не шалил, не плакал.

Все слушали воспитательницу.

Художник увидел и тех девочек, которых он познакомил весной на площадке.

Он не стал мешать воспитательнице. Достал из кармана блокнот и принялся рисовать детей.

Так появилась его работа «Детский сад в блокадном Ленинграде».

ИНОГДА ОН РИСОВАЛ ЛЮДЕЙ НА УЛИЦАХ

В ту зиму по главной ленинградской улице — по Невскому проспекту — не ходили троллейбусы и трамваи. Всюду лежали сугробы.

Люди шли по тропинкам мимо сугробов, некоторые везли санки.

Город выглядел непривычно, странно. «Мы разобьём фашистов и через несколько лет забудем, как выглядел военный Ленинград, — думал Пахомов. — Надо немедленно рисовать улицы, прохожих. Эти рисунки расскажут нашим детям о людях блокады».

Невский был далеко от дома, и до него было идти трудно. Но художник всё-таки приходил, отогревал пальцы и принимался рисовать всё, что видел вокруг себя.

В то время в Ленинград иногда проникали вражеские шпионы. Об этом знали все жители города.

Однажды к Алексею Фёдоровичу подошли военные люди.

— Что вы здесь делаете, товарищ? — спросили они.

— Рисую, — ответил Алексей Фёдорович.

— А вдруг он — шпион, — сказал самый молодой военный. — Притворяется, что людей рисует, а сам наносит на бумагу секретные места обороны города.

— Пойдёмте с нами в милицию, там разберёмся, — сказали военные.

Алексею Фёдоровичу не хотелось уходить, он ещё не окончил работу, но военные говорили строго, и пришлось их послушаться.

В милиции сразу узнали Алексея Фёдоровича.

— Вы ошиблись, товарищи, — сказал главный милиционер. — Это известный ленинградский художник Алексей Фёдорович Пахомов. Он остался вместе с нами в городе и хочет рассказать в рисунках о том, как мы живём и боремся, чтобы о героической жизни нашего города знали будущие люди.

Военные очень сильно смутились, что приняли советского художника за врага. Они проводили его назад, самый молодой военный помогал нести папку с рисунками и всю дорогу извинялся.

Художник снова принялся рисовать.

И ВСЁ-ТАКИ

Каждый день художник страдал от одной и той же мысли.

«Мой город окружён вражескими войсками, страна, обливаясь кровью, отбивается от фашистских дивизий, а я не могу ей помочь сейчас, немедленно» — так думал он.

Алексею Фёдоровичу часто говорили, что дело его — тоже важное.

«Ваши рисунки, — успокаивали художника, — расскажут детям и внукам о героической войне, о том, как город борется и побеждает».

«Но ведь эти рисунки напечатают потом, а я хочу, я должен сделать что-то и для сегодняшнего дня, так чтобы моя работа помогала в борьбе немедленно».

И наконец Пахомов понял, что он должен немедленно сделать.

«Я должен нарисовать плакат. Плакат — это ведь тоже оружие. Мой плакат поможет биться с врагом».

Утром художник взял папку с чистой бумагой, карандаши, потеплее оделся и пошёл на завод, где делали пулемёты.

От голода у него было немного сил, и до завода он шёл долго, с остановками.

К середине дня художник пришёл на завод.

«ПРОШУ ПОКАЗАТЬ МНЕ ЛУЧШЕГО РАБОЧЕГО!»

Так сказал Алексей Фёдорович в кабинете директора.

— Я хочу нарисовать его на плакате.

— Есть у нас лучший рабочий, заслуженный стахановец, — сказал директор. — Работает по шестнадцать часов вместо двенадцати, выполняет две нормы. На днях ездил на фронт, вручал бойцам пулемёты. Обучил много молодых рабочих, мы его назначили бригадиром. Подходит вам такой? — спросил директор художника.

— Конечно подходит. Только не надо вызывать его сюда в кабинет. Я хотел бы нарисовать его прямо у станка, там, где он работает.

— Проводите товарища художника к Василию Васильевичу Иванову, — сказал директор.

И Алексея Фёдоровича Пахомова повели в цех.

В ЦЕХЕ

Многие люди работали в ватниках, потому что было холодно.

Но ведь дома у художника — там, где он работал всю зиму, — тоже было холодно.

Художник шёл между станками и разглядывал лица людей. Лица были тощие, иногда опухшие от голода. Женщины, замотанные в платки, какие-то мальчики в ушанках. Все они сосредоточенно что-то делали у своих станков.

— Идите в угол цеха, вон к тому станку, — показали художнику.

И он пошёл туда.

Там работал совсем тощий мальчик. Он был во взрослом пиджаке, плечи пиджака свисали почти до локтей, на голову у него была натянута кепка. На художника мальчик даже не оглянулся.