– Что такое свобода? – добродушно сказал Трофим. – Есть только одна свобода – свобода выбора того, кому будешь служить.
– С этим можно и поспорить, но пока не стану, – сказала я холодно. – А ты, – я повернулась к Борьке, – врал мне и не краснел? Вот, значит, как ты на дополнительные уроки к ректору ездил? С нечистью воевал?
– Как же в нашем деле без практики? – ответил этот шпион несчастный.
– И без вранья, – не удержалась я от колкости. – А ты… – теперь я обращалась к Рустаму, и он встрепенулся с такой надеждой, что мне захотелось уснуть ещё на два дня. – Ты – гад, конечно. Но если Кош Невмертич верит тебе…
В это время в кухню вплыла улыбающаяся и румяная бабуля. Она услышала мои последние слова и пропела:
– А Кош Невмертич был здесь!
Я так и подпрыгнула на своем стуле.
– И кое-что тебе оставил, – бабушка протянула мне длинную коробочку, обтянутую черным бархатом, похожую на футляр для авторучки. – Подарок!
У меня пол поплыл под ногами, хоть я и сидела. Я не сразу смогла подцепить ногтем крышечку, а когда всё же открыла коробку, то обнаружила там… золотое птичье перо.
– Какая тонкая работа, – бабушка с умилением разглядывала перо. – Но в мое время ректоры не делали студенткам таких дорогих подарков, это не слишком уж…
– Когда он приходил? – перебила я её.
– Только что ушел, – ответила бабушка немного обиженно – Я приглашала его к чаю, но он сказал, что очень торопится. Ах, какой потрясающий мужчина!..
– Почему ты не сказала! – я бросилась вон из квартиры, как была – в пижаме и тапочках.
– Василиса! Куртку набрось! – переполошилась бабушка, но я уже выскочила в подъезд.
Лихорадочно нажимая кнопку лифта, я умоляла его ехать быстрее.
Быстрее, ты! Быстрее!..
Дверцы разъехались в стороны, и я замерла на месте, потому что из лифта мне навстречу вышла Марина Морелли, собственной персоной.
– Добрый день, Василиса, – сказала она приветливо, окинула меня взглядом и прищурилась: – Креативная пижама. Но не думаю, что вы встречаете меня. Вы бежали за Кошем, не так ли?
– Так ли, так ли, – закивала я и помчалась вниз по ступеням, чтобы Морелли своим колдовством не застопорила меня в лифте.
– Я приехала поговорить с вами! – крикнула Морелли мне вслед. – Две минуты, Василиса!
– Мне не о чем с вами говорить! – крикнула я в ответ.
– Я не хотела вам вредить! – она перегнулась через перила. – Я хотела, чтобы вы поссорились со своими друзьями и с Кошем, и пришли ко мне! Я хотела, чтобы вы учились в «Приме»! Я не хотела вашей смерти!
Но я уже не слушала ее. Перескакивая сразу через пять ступенек.
– Василиса! Я для вас всё сделаю, если перейдёте в «Иву»!..
Последний пролёт – и я выскакиваю во двор, а вопли Марины Морелли остаются где-то очень далеко.
Кош Невмертич как раз собирался открыть дверцу, когда я побежала к нему, в тапочках в виде мопсов на босу ногу.
– Краснова, вы с ума сошли, – только и сказал он, когда я с размаху врезалась в него, обняв и прижавшись щекой к его груди. – Зима, вообще-то.
Он попытался разжать мои руки, но я вцепилась в него ещё крепче.
– Почему вы ушли? Почему вернули перо? Оставьте его себе…
– Краснова, – сказал он очень спокойно. – Посмотрите на меня.
Я послушно подняла голову, и утонула в его глазах. Как странно – смотришь в обыкновенные человеческие глаза, а видишь там – целый мир, видишь вселенную, где, словно звезды, мерцают золотистые искорки. И ты будто летишь в космос, к солнцу, а полет так же прекрасен, как и цель.
– Ваша сила принадлежит только вам, – Кош Невмертич погладил меня по щеке, и я прижала его руку, чтобы продлить эту ласку, чтобы ещё чувствовать прикосновение его ладони. – Пока я жив, никто не посмеет ею воспользоваться кроме самой жар-птицы.
– Но вам-то я сама разрешила…
– Никто, – сказал он твердо и подхватил меня на руки. – Краснова, зима ведь. А вы по снегу – в тапочках.
– Почему опять на «вы»? – спросила я, обнимая его за шею.
Дорога к солнцу… Такая же прекрасная, как и цель… И так хочется поскорее добраться до цели, и одновременно – чтобы эта дорога была бесконечной.
– И я теперь – не жар-птица?
– Почему вы так решили?
– Ну… я же вырвала перо...
Ректор даже не улыбнулся, но серые глаза засмеялись, и я засмеялась тоже.
– Насколько я помню, Краснова, – сказал он, – перо у вас в попе было не единственным. Да и это скоро отрастет. Но всё же не дерите их так отчаянно. Берегите себя.
Кош Невмертич внес меня в подъезд, где-то в стороне мелькнуло лицо Марины – бледное, с рубиново-красным ртом, похожим на кровавую рану, но это было словно в параллельной вселенной, за тысячи световых лет отсюда.
– Так почему – на «вы»? – спросила я, когда ректор поставил меня на ноги на площадке перед лифтом.
– Потому что до тридцать первого мая ещё четыре месяца.
– Вы серьезно решили увольняться?! Не надо, пожалуйста…
– Домой, Краснова, – скомандовал он. – Домой – и неделю отсыпаться и восстанавливать силы, – он легонько подтолкнул меня, отправляя в лифт, и сам нажал кнопку моего этажа.
Дверцы лифта поехали навстречу друг другу, а я смотрела на Коша Невмертича, и он смотрел на меня, пока лифт с шипением не закрылся, и не поехал вверх.