Василиса Опасная. Воздушный наряд пери

Дверь дома распахнулась передо мной, когда я спикировала на предельной скорости. Дверь Особой тюрьмы была распахнута, и я влетела туда как раз чтобы увидеть, как черный волк стоял над телом Анчуткина, охраняя его от двух девиц, похожих друг на друга, как две капли воды. Одна была в куртке с меховым капюшоном, другая – в странном платье из перьев. Длинные когти девиц рассекали воздух, как мечи, длинные зубы клацали, и нападали пери одновременно, стараясь застать ректора врасплох.

Зохак бился в сундуке и очень неприлично ругался, но никто не обращал на него внимания.

Я вцепилась когтями в лицо той пери, что была в воздушном платье, и долбанула клювом в лоб, до крови. Вторая ведьма бросилась к нам, пытаясь меня схватить, но я вывернулась из её когтей и взмыла под потолок, делая круг. Обе ведьмы тут же позабыли о ректоре и Анчуткине, кувыркнулись через голову и превратились в уток. Одна была яркая, с оранжевой шейкой и красными крыльями, а другая… другая была утка-поганка, с жуткими красными глазами. Та самая, которая нападала на меня в «Иве».

«Всё верно, – билось у меня в голове, пока я металась по комнате, ускользая от уток, пытавшихся загнать меня в угол, – пакостила именно утка-поганка, на которой было платье… И поэтому на Вольпиной никогда не было следов колдовства… Были две утки, две ведьмы… две сестры…».

Утка-огарь налетела сбоку и ударила меня под крыло.

Удар был такой сильный, что меня отбросило к стене, я стукнулась головой и повалилась куда-то, безвольно распластавшись. Кажется, я слышала крик ректора, и ещё чей-то истошный крик: «Не смейте! Не трогайте!», – а потом меня поймали. Но поймали не жестоко, хватая за крылья и сминая перья, а очень бережно, в ладони, как самую огромную драгоценность…

Меня прижали к груди, закрывая, защищая…

Сознание прояснилось, и я поняла, что меня поймал совсем не Кош Невмертич. Меня прижимал к груди зохак. И ещё прикрывал локтем от бесновавшихся за его спиной ведьм, уже принявшись человеческий облик.

Он закусил губу и побледнел, а потом упал на колени, выпуская меня, но рядом уже оказался ректор, и теперь я оказалась прижата к его груди.

Я беспокойно зашевелилась, ректор прихлопнуло меня ладонью, чтобы не высовывалась, но я все равно успела увидеть зохака, лежавшего ничком на полу. Спина у него была изодрана, и кровь пропитала лохмотья рубашки. Под лопатками кожа бугрилась и двигалась, будто из плоти пыталась вылезти другая плоть, а прекрасные пери вгрызались в неё зубами и драли когтями, урча, как дикие животные.

– Сейчас ты улетишь и не вернешься, – шепнул мне Кош Невмертич, отступая к выходу. – Слушайся меня, девчонка. Спасай свою жизнь, это просьба, это приказ!

Он опять прогонял меня, и поступал правильно. Я – никчемная глупая особь, которой по какому-то недоразумению досталась ипостась жар-птицы. Я не могу защитить даже себя, не то что тех, кто мне дорог. И правильнее смыться, чтобы не путаться под ногами, чтобы не было лишних жертв из-за моего никому не нужного геройства…

Пери оторвались от неподвижного зохака и посмотрели на нас, подняв окровавленные морды, которые уже никак невозможно было назвать лицами.

Они разорвали трехголового змея… Возможно, убили Анчуткина.. И когда я улечу – расправятся с Кошем Невмертичем. Нет, с Кошем. С моим Кошем.

– Если вы попытаетесь ее удержать, она погибнет, – сказал ректор хрипло.

– А она и не нужна нам живая! – ощерила пасть пери в куртке.

– Отдайте птичку, отдайте! – шипела вторая.

Они подбирались к нам, клацая зубами и выбирая момент, чтобы напасть…

Василиса, ты – самое беспомощное существо на всей планете…

Самое… беспомощное… и толку от тебя… Только если сожрут твои потроха!.. Или выдерут перья!..

Перья…

Я встрепенулась, и ректор подбросил меня на ладони, думая, что я собираюсь улетать, но я извернулась в воздухе и клювом выдернула перо из собственного хвоста.

Боль была такая, словно порвалась живая нить, идущая от сердца.

«Волшебство – это не от тела, – подумала я, почти теряя сознание. – Оно исходит от души. Как же больно, мучительно больно, лишаться волшебства… Будто отрываешь от сердца…».

В глазах потемнело, я задохнулась и рухнула уже в облике человека, только успев сунуть Кошу в руку свое перо.

Он сжал его в ладони и ударил по сестрам-пери магией. Теперь я могла распознать это колдовство. Я не раз применяла его сама и видела, как применяют другие, и Кош в том числе. Только теперь удар получился настолько сильным, что ведьм смело, как бумажные фантики. Яйца разлетелись, как новогоднее конфетти, полки треснули и рухнули, а вместе с ними треснули и разлетелись клочками ведьминские одежды.

Мне почудилось, что я оглохла – такая наступила тишина. Но вот Кош склонился надо мной, и я услышала его тяжелое дыханье. Лоб ректора был покрыт капельками пота, глаза горели желтым огнем, как у волка.

– Что же ты наделала, глупышка, – сказал он, помогая мне сесть. – Я ведь сказал тебе – улетать!..