Василиса Опасная. Зеркальная маска джанары

Смешки среди студентов стали громче и чаще. Я не могла не оглянуться. В самом деле – все смотрели на меня, но тут же отвернулись, словно ничего и не произошло. Я медленно села, не зная – хорошо или плохо, что подраться не удалось. Может, за драку меня бы исключили? Это было бы хорошо. Наверное…

Анчуткин вдруг странно дернулся – и раз, и два, а потом вскочил с каким-то сдавленным писком и принялся скакать по аудитории, хлопая себя по плечам и груди – будто стряхивал кого-то. Я оторопело смотрела на него, не понимая, что происходит, а студенты захохотали так, что стекла в окне зазвенели. Кто-то так ослабел от смеха, что упал грудью на стол, вытирая слезы на глазах, одна девица хлопала в ладоши, заливаясь, как колокольчик.

– Уберите! Уберите их! – завопил Анчуткин и заскакал еще быстрее.

Я посмотрела на Царёва, ожидая, что он тоже умирает от смеха, но тот сидел с какой-то кривоватой усмешкой и почему-то смотрел на меня, а не на беднягу Анчуткина. Прихлебатель Андрюха тоже выглядел озадаченным и удивленно поднял брови, почесывая макушку.

– Что здесь происходит? – услышала я ледяной голос, а потом раздался слаженный грохот – это студенты побросали тетради, книги, сумки и ручки, и вскочили, как один.

Я тоже поднялась, потому что в аудиторию вошел ректор Кош Невмертич собственной персоной, и вид его не предвещал ничего хорошего.

Несколько секунд он смотрел на завывающего Анчуткина, который метался от кафедры к столу, а потом шагнул вперед и поймал его за шею, сильно встряхнув.

– Остановился, – приказал ректор, и Анчуткин тут же перестал орать и замер, вытаращив глаза. – Иди на место, – велел Невмертич, отпуская его.

Парень, спотыкаясь и поправляя очки, прошел к парте и сел, обхватив лохматую голову. По-моему, он даже всхлипнул, но мне некогда было следить за ним, потому что ректор уже стоял передо мной, внимательно разглядывая меня и едва не принюхиваясь.

– Это ваши проделки, Краснова? – спросил он.

– Мои? – глупо переспросила я.

– А это что? – он протянул ко мне руку, и я едва не шарахнулась, но он лишь коснулся моего плеча и показал мне мелко исписанный клочок бумажки, держа его двумя пальцами.

Я вытянула шею, чтобы рассмотреть, что написано на листке, но там были нацарапаны какие-то закорючки.

В отличие от меня, ректор, похоже, сразу понял, что это. Потому что сразу утратил ко мне интерес и обвел взглядом студентов. Стало так тихо, что было слышно, как шуршит листок в пальцах господина Невмертича. Листок вспыхнул синим пламенем и в две секунды осыпался на пол пеплом.

– Кто повесил это на Краснову? – спросил ректор в абсолютной тишине.

У меня шея чесалась оглянуться на Царёва и выдать его с дружком к чертям собачьим, но это не понадобилось. Ректор очень неприятно усмехнулся и произнес:

– Царёв, Козлов, после лекций – прошу ко мне в кабинет.

Так он еще и Козлов. Я мысленно поздравила себя с тем, что угадала, на кого похож дружок Царёва – Андрюшка.

– Меня уже вызвала Барбара Збыславовна, – быстро, но без особого страха отозвался Царёв. – Сегодня. После лекций.

– Значит, вы уже постарались? – вежливо осведомился Невмертич. – Что ж, тогда зайдете ко мне после того, как побываете у Барбары Збыславовны. Козлов – сразу после лекций. А вы, Краснова, – он повернулся ко мне, и я невольно вытянулась по стойке смирно, – будьте внимательнее. Такие крылышки вам ни к чему, – он еще раз окинул мрачным взглядом всех нас и вышел, едва не столкнувшись с Облачаром.

Впрочем, преподаватель вовремя заметил ректора и почтительно уступил ему дорогу.

Мы все провожали Коша Невмертича взглядом. Я смотрела не отрываясь – сегодня он был опять в черном, умопомрачительно элегантном костюме, и в темно-синей рубашке с галстуком на тон темнее. И я снова почувствовала себя неопрятной распутехой, и разозлилась – потому что злиться было всяко лучше, чем умирать от щенячьего восторга.

Откуда Козлов узнал, что я плакала, когда меня отправляли в эту самую «печь»? Не ректор ли рассказал – специально, чтобы пустить гадкий слушок?

– Прошу садиться, господа студенты, – продребезжал Облачар, забираясь за кафедру. – Итак, продолжаем. Школа друидов на Англси была разрушена римскими легионерами…

Но мне было вовсе не до легионеров. Я внезапно осознала, насколько сложным окажется пребывание в этом проклятом институте. Если тут даже первокурсники способны на всякие колдовские штучки… Я покосилась на Анчуткина. Тот держал ручку, но не записал в конспект ни полслова. Сидел, уставившись в стол, очки сползли на кончик носа.

– Эй, – тихо окликнула я его. – Ты как?

Он еле заметно кивнул, но даже не повернул головы. Только минут через пятнадцать он встрепенулся и принялся записывать очередной бред про какую-то колдовскую школу в Баальбеке. Звонок, означавший конец ленты, снова заставил меня вздрогнуть. Студенты убирали конспекты и весело переговаривались, обсуждая предстоящий урок. Особенно веселы были девицы, и вскоре я поняла причину, услышав название предмета – «песнопения».