Василиса Опасная. Зеркальная маска джанары

Я вмиг оглохла от ужаса, представляя, что он может выкинуть, и даже присутствие декана, который встал рядом, не успокаивало. Царёв играл что-то знакомое… Очень знакомое… Но ничего не происходило. Я облегченно перевела дух, глядя, как начинает хмуриться музыкант. Музыка стала громче и резче, и вдруг за нами что-то грохнуло, а студенты ахнули, как один.

Мы с Будимировичем резко оглянулись – как раз, чтобы увидеть, как тощенькая девица со второй парты выскакивает в проход между столами и начинает… исполнять танец маленьких лебедей.

Лицо ее было испуганным, рот кривился в беззвучном крике, глаза метались из стороны в сторону, а тело, послушное музыке, повторяло забавные па – кошачий шаг и плие, идеально выворачивая колени.

– Довольно! – Будимирович шагнул к бедняге танцовщице, схватив ее за руку, и девушка остановилась, озираясь.

– Возвращайтесь на место, Колокольчикова, – мягко велел ей декан и повернулся к Царёву.

Тот перестал играть и выглядел не менее испуганным, чем Колокольчикова, которая вернулась к своему столу на подгибающихся ногах.

– Сдается мне, что с практикой у вас гораздо хуже, чем с теорией, – голос декана был по-прежнему доброжелательным, как будто ничего не случилось. – Весьма похвально исполнение классики на этническом инструменте, но с объектом вы здорово промахнулись. Метили в одну, попали в другую. Что-то прицел у вас сбит, батенька.

Студенты засмеялись, и мне было приятно, что на этот раз смеются не надо мной, над мажорчиком, который при всех сел в лужу.

– Поэтому сегодня ставлю вам «удовлетворительно», – продолжал Будимирович с очаровательной улыбкой. – Поработайте над мысленными образами, пожалуйста. Они у вас получаются недостаточно четкими. Вы так стремились к окончательному результату, что не заметили преграду на пути ваших колдовских волн.

Царёв мрачно освободился от гусельного ремня, встал и положил инструмент на стол, где уже лежала двойная флейта.

Будимирович проводил его насмешливым взглядом, и когда Царёв сел на свое место, сказал:

– Иван, захотите исправить «тройку», к следующему практическому занятию разучите на гуслях первый концерт Чайковского. У вас талант к аранжировке, будет любопытно послушать.

Редкие смешочки пролетели по аудитории, но смеяться студенты больше не осмелились.

– Да, конечно, – произнес Царёв с отвращением.

Звонок обозначил окончание второй пары, и студенты шумно двинулись к выходу.

– Краснова, задержитесь, – позвал меня декан.

– Я тебя подожду, – прошептал Анчуткин, взволнованно блестя глазами, и вместе со всеми вышел за дверь.

Будимирович сел на соседний стол, показывая, что беседа будет носить неформальный характер, и некоторое время рассматривал меня, как диковинную зверюшку.

– Вы – сестра Елены Красновой? – спросил он.

– Угу, – ответила я.

– Ваша сестра – лучшая ученица в институте. Вам это известно?

– Да, конечно, – произнесла я с таким же отвращением, как и Царёв.

– Вам это не по душе?

Я промолчала, и Слободан Будимирович задумчиво постучал кончиками пальцев по столу – как играл на фортепиано.

– Боитесь, что от вас станут требовать слишком много, а вы не справитесь? – предположил он.

– Почему на меня не подействовала магия Царёва? – я не желала отвечать на вопросы декана и поспешила перевести тему. – Он ведь хотел, чтобы это я плясала танец маленьких лебедей!

– Хотел, – согласился преподаватель, – но не учел ваших особенностей, Василиса. За это я поставил ему всего лишь «удовлетворительно». При способностях Царёва он должен был сразу увидеть, что вы невосприимчивы к магии музыкального внушения. Я это понял, как только вы вошли в аудиторию.

– Нет слуха, как у Анчуткина, – сказала я обреченно.

– Не так, – возразил Будимирович. – Слух у вас, несомненно, есть. У вас мелодичный приятный голос. Мне кажется, дело не в этом.

– А… в чём?.. – прошептала я, и сердце забилось от предвкушения правды. Сейчас он скажет, что я – нечто особенное, редкое, уникальное, и пусть будут эти семь процентов, если я нечто…

– Вы многое пропустили по моему предмету, – заговорил Слободан Будимирович, словно заворковал, – если бы вы пришли в начале семестра, когда мы изучали введение в искусство песнопений, то знали бы, что не все волшебники одинаково восприимчивы к музыке. Есть простые человеческие факторы, почему ученик не чувствителен к высокочастотным волнам – например, нет слуха, как у Бориса Анчуткина. А может, все дело в оборотничестве.

– Оборотничестве?

– Замечено, что птичьи оборотни более восприимчивы к музыке, в то время как земноводные оборотни совершенно не воспринимают музыкальных волн.

Я чуть не свалилась со стула.

– Хотите сказать, что я… что я – земноводное?!