Вассал и господин

Волков еще раз взял оружие в руки. Да, оно было сделано на совесть. Он согласно покачал головой, положил мушкет и выложил на стол рядом с кузнецом четыре золотых.

Это было меньше, чем просил Рудермаер на шесть талеров. Но золото произвело на кузнеца, на его женщину да и на Роху такое впечатление, что они все не смели даже пошевелиться поначалу. Только смотрели на желтые кружочки. И уже потом кузнец, осмелев, стал брать гульдены в руки, стал давать их подержать своей бабе. Та чуть не целовала монеты, так рада была.

Роха тут подвинулся к Волкову, навалился на стол и заговорил заискивающе, дыша чесноком:

— Слушай, Фолькоф. Я тоже вложил в дело немало денег.

— Немало денег? — удивился тот. — И сколько же?

— Да какая разница? — морщился Скарафаджо. — Это же наше дело, не забывай, это я тебе его предложил.

— Да, я это помню, но мы еще не продали мушкеты. Ни одного не продали. А с кузнецом я расплатился, потому что он свою работу выполнил. А ты будешь ждать, когда у нас будет с них прибыль. И тогда только мы посчитаемся и поделим деньги.

Роха тяжко вздохнул, тут ему сказать было нечего, но он не унывал:

— Послушай, Фолькоф, тут дело такое… Надобно мне немного денег, — он посмотрел, как кузнец и его женщина все играются золотыми монетами. Как детей их лелеют. И продолжил: — Понимаешь, опять долги, опять кредиторы…

— Ты что, пропил все деньги? У тебя же целая куча серебра была, когда мы из Ференбурга вернулись.

— Понимаешь, брат-солдат, то да се… Как вода сквозь пальцы.

— Ты пропил все деньги, — сурово повторил Волков.

— Тебе легко говорить, — стал объяснять Роха, — а у меня уже четверо спиногрызов и жена злобная. С ними разве посидишь дома?! С ними с ума можно сойти!

— Ты болван, даже шляпу новую купить не смог!

— Ты говоришь как моя жена, — кривился Роха.

— Ты потратил кучу денег!

— Да, и прошу у тебя хотя бы двадцать монет в долг. Иначе меня хозяин выгонит из дома, я уже три месяца за него не платил.

— Максимилиан, — не отрывая глаз от Рохи, произнес Волков.

— Да, кавалер, — отозвался оруженосец.

— Поедешь к госпоже Рохе, к жене вот этого вот господина, спросишь сколько она задолжала хозяину, сколько булочнику и мяснику. Столько ей денег и дашь.

— Да, кавалер.

Роха, слыша это, опять кривился:

— Ну а мне? Хоть пять монет?

— На выпивку? — спросил Волков.

Роха не ответил. Тогда кавалер вытащил один талер и кинул его товарищу. Тот поймал монету и повертел ее в пальцах. Вид его был не очень радостен.

— Завтра меня будет ждать канцлер с утра. А после, как освобожусь, хочу посмотреть, как стреляют новые мушкеты, — сказал Волков, не заботясь настроением Рохи.

— Ладно, — кисло сказал Скарафаджо, все еще вертя в пальцах одинокую монету, — найду Хилли и Вилли. Они всегда рады пострелять.

Тут пришла Агнес, села по правую руку от господина и была приветлива со всеми. Особенно улыбалась Максимилиану. Но тот ей не улыбался и взглядов девушки избегал. Зельда с Утой стали подавать на стол. И утку жареную с вином, и зайца печеного в горшке, и говяжью печень с горохом, и жирные пироги с капустой и свиным салом, и сыры, и вина, и пиво, и хлеба. И все вкус имело отменный. Горбунья, что не говори, готовила отлично. Так хорошо, что Волков, наевшись, позвал ее к себе и при всех хвалил ее. Зельда цвела от счастья, да и Агнес улыбалась.

А когда гости разошлись, Максимилиан, Сыч, Игнатий уши уже в людскую спать, а Зельда с Утой убирали со стола и мыли посуду, Волков спросил у Агнес, что скромно сидела рядом.

— Так значит, в деньгах ты теперь не нуждаешься?

— Нет, господин, уже не буду я денег просить. У меня теперь свое ремесло, — говорила девушка.

И смотрела на кавалера таким взором чистым, что и не подумал бы он о ней, что промышляет она чем-то недобрым.

— Варить зелья — ремесло дурное, — не очень-то уверенно говорил он.

— Не во зло его делаю, и не привораживает оно, только желание в мужьях пробуждает. Для жен, что мужей вниманием обделены, то в радость большую, — спокойно и убежденно говорила девушка.

Так убежденно, что Волков и сомневаться в ее словах не мог.

— Все одно, осторожна будь. Смотри, чтобы не донесли.

— О том не печальтесь, никто не донесет, — улыбалась Агнес и сама в том была уверена.

Она прекрасно знала, что никто на нее не донесет.

— И слава Богу, — сказал кавалер, успокоившись, и встал. — Спать пойду, завтра важный день.

Он поцеловал ее в лоб, она поцеловала ему руку. Он пошел к себе, а Агнес велела принести себе еще вина и свою любимую книгу.

Еще посидеть чуть-чуть хотела.

* * *