Вата, или Не все так однозначно

Чертополох цепляет лихо
Штанину правую мою.
Но я молчу, блин… Надо тихо
Пробраться в комнату свою…

Оседлав впервые в жизни сомнительную рифму, я, окровавленный, но довольный, уснул.

Проснулся я рано, от головной боли, но еще долго не вылезал из-под одеяла, прислушиваясь к звукам в квартире, выжидая момент, когда родители уйдут на работу. Разок дверь в мою комнату приоткрылась, и я услышал, как мама шепнула отцу: «Еще спит». Вскоре хлопнула входная дверь, и в доме воцарилась тишина. Я наконец смог выбраться из укрытия и дохромать до ванной. Осмотрел отражение, остался доволен; кроме нескольких синяков, подбитого глаза и разбитой губы сильных повреждений не обнаружил… Горячий душ обжигал царапины и ссадины, пришлось сделать воду попрохладнее.

Чертополох цепляет лихо
Штанину правую мою.
Но я молчу, блин… Надо тихо
Пробраться в комнату свою… —

продекламировал я, вытирая волосы полотенцем, и в голос захохотал. Я вспомнил лицо отморозка, которому я прижег щеку окурком, погоню, и мне стало почему-то безумно весело. Остро, буквально перцем на разбитых губах, я ощутил вкус жизни, почувствовал, как я молод, поверил в свои силы, которым, как казалось в эту секунду, нет предела… Нарисовать плакат? Сочинить стихи? Да без проблем! Легко! Где тут завалялись мои мольберт, холст и краски?..

Мишка, разумеется, пошел на рынок со мной. Во-первых, он не мог отказаться от удовольствия время от времени любоваться моей разбитой физиономией и громко ржать. Во-вторых, он был уверен, что мне нужна охрана, потому что Тишинский рынок находился в Пресненском районе, а мы жили во Фрунзенском. А фрунзенские и пресненские любили друг друга, как кошка собаку, мотыль рыбу и Сталин Троцкого, вместе взятые. Я спорить с Михой не стал, тем более мне и вправду была нужна поддержка, хотя бы моральная.

– Скажите, Киса, как художник художнику, – спросил я Мишку на подходе к Тишинской площади, – вы рисовать умеете?

– Не-а, – Мишка ободряюще похлопал меня по спине, попав, разумеется, по самому больному месту. – А вот ты, сын мой, все сможешь, я в тебя верю!

Тишинский рынок тех лет был прекрасен, он напоминал старинный буфет с бесчисленным количеством откидных полочек и выдвижных ящичков. Это вам не современные торговые комплексы и универмаги, в которых пахнет духами и наценкой на товары в четыреста процентов. Попадая сюда, я всегда вспоминал свою любимую в детстве книжку Соловьева про Ходжу Насреддина. Невероятная толчея, словно на восточном базаре, суматоха, шум… Непроходимая, бесконечная людская пробка, преодолеть которую можно, только ловко орудуя локтями и время от времени проскальзывая в появляющиеся просветы боком. Здесь можно было купить все, что угодно – от старого потертого левого сапога до огромной коллекции виниловых пластинок. Вдоль узких улочек, покосившихся лавок стояли деревянные ящики, покрытые газетками, на которых был разложен товар. Кто-то размахивал почти новым пиджаком, кто-то орал «Портсигар, парень, купи, ручная работа!» – ты отмахиваешься, но уже через секунду попадаешь под артиллерийский обстрел полногрудой краснощекой девицы: «Пирожки! С каааартооошкой!!! С кааааапууустооой!!! С яблоками!» Семечки, колбаса, семиструнная гитара, старая радиола, переснятые с плакатов фотографии Вячеслава Бутусова, Юрия Шевчука и голой Саманты Фокс, самоучитель по карате, шариковая ручка с порнослайдами, старая шинель, ордена и медали… Торговаться можно и нужно было до посинения. Люди, которые приносили сюда вещи, конечно же, хотели продать подороже, но главное – они хотели просто продать. Им нужны были деньги, чтобы купить еду.

В такой давке необходимо было оставаться предельно внимательным и следить за своими карманами, сумками – часы, бумажники… Все это, как по волшебству, пропадало и молниеносно появлялось на прилавках здесь же.

Преодолев соблазн купить что-то ненужное, отдавив ноги нескольким встречным, получив пару ощутимых толчков локтями в бок и сорвав голос вопросом «Подскажите, а где обувной магазин Вазгена?», мы наконец добрались до цели. С трудом отворив старинную дверь и спустившись на пару ступенек, мы почувствовали острый контраст с переполненной и шумной улицей. Здесь было очень тихо, сыро и… пусто. На улицу полуслепым глазом смотрело единственное, покрытое толстым слоем пыли и грязи окно. Видимо, то самое, которое нам предстояло облагородить. Обуви на прилавках почти не было – несколько странных и не очень свежих на вид мужских туфель, покупателей тоже не было видно, в комнате мы находились, как сперва показалось, совершенно одни. Продавец, как оказалось, в наличии имелся, просто в углу, где он сидел на высоком деревянном табурете, было так темно, что не привыкшим еще к полутьме глазам было трудно его разглядеть. Зато тот, казалось, рассматривал нас весьма внимательно.

– Добрый день, а Вазгена можно увидеть? – Я сделал пару шагов к фигуре в углу.