Ватага 'Семь ветров'

- Ну что же, я согласна, - устало сказала Елена Васильевна. - Пойдем и объявим Фокину и всем, что мы приступаем к голодовке. Во всяком случае, будет какое-то дело, какой-то ответ...

- Я в одном уверен, - сказал Каштанов. - Нет у педагогики таких средств, чтобы исправить отдельно взятого Фокина, и пока мы не поймем это, мы так и будем жить от ЧП до ЧП. Или мы изменим все отношения в классе, или ничего не изменится, сколько бы мы ни работали...

- Новость! - сказала Каштанова. - Это еще Макаренко открыл.

- Макаренко, может быть, и открыл, да мы еще Макаренко не открыли. Толкуем его вкривь и вкось, а в своем классе увидеть его не можем. Каштанов прошелся по комнате. - Весь мир читает Макаренко и увлекается им, кроме нас. Мы возимся в частностях - завод не завод, отряд не отряд, правонарушители или обычные дети - и не хотим углубиться в философию Макаренко.

- А в чем же эта философия? - спросила Елена Васильевна, не очень любившая педагогические книги.

- А вот в том, - сказал Каштанов спокойно. - В том она и состоит, что нельзя и не надо менять человека, а надо менять, улучшать отношения между ребятами, и тогда они изменятся сами. Не человека менять, а отношения между людьми!

Елену Васильевну в этот вечер все раздражало.

- И размах же у тебя, - сказала она. - От Ганди до Макаренко!

- От Ганди до Макаренко. Они оба понимали, что они делают, а мы, как слепые котята, - от ЧП до ЧП, - повторил Каштанов свое выражение. Педагогика чрезвычайное происшествие. Есть ЧП - плохо, нет ЧП - все хорошо. Так и будем жить?

- А кого, собственно говоря, ты громишь? - спросила Каштанова.

- Себя, - сказал Каштанов. - Это я в себе что-то разгромить хочу, понимаешь?

- Понимаю, - сказала Каштанова. - Но что там сейчас происходит на собрании, пока мы здесь обсуждаем важные наши проблемы?

А на собрании произошло совершенно неожиданное:

поднял руку и собрался выступать Леня Лапшин, который за все девять лет, что они сидят на всевозможных собраниях, ни разу рта не открыл, потому что считал все эти собрания пустой болтовней, а всех ребят в классе, почти без исключения, считал никчемными людьми, на которых не стоит тратить времени. Он и по имени-то, кажется, не всех знал в классе, в упор своих одноклассников не видел: пеньки!

- Что мы здесь обсуждаем? - поднялся Лапшин. - Разве это собрание? Каждый болтает, что ему вздумается!

Никто не говорит по существу!

- Скажи ты по существу, - спокойно предложил председатель Миша Логинов.

- Скажу. Но только коротко. Что вы здесь развели?

"Один раз ударил", "два раза ударил", "я виноват", "он не виноват", ax, ox, ых! Да его со свету надо сжить, чтобы духу его не было! Мразь!

- Высказался, - произнесла Клава Керунда в тишине. - Молчал, молчал и высказался.

- Ну, ты, ты... - поднялся Роман.

- Ты еще будешь мне угрожать? - Леня Лапшин пошел на Романа, сжав кулаки. Еще мгновение - и в классе завязалась бы драка. Но Леню остановили, и он только выкрикивал: - Мразь! Фашист! Убийца! Ведь он все убивать шел и только случайно не убил!

- Принесите валерьянки, истерика, - сказал Роман.

Лапшин немного успокоился.

- Предлагаю: Фокина исключить немедленно и собрание закрыть. Главное без разговоров!

Это у него пунктик такой был, и не только у него одного: любившие разговаривать часами, они все ненавидели разговоры. Если бы Лапшина послушались, если бы решили это дело в три минуты - исключить, и без разговоров! "Вот это было бы красиво", - думал Леня Лапшин.

Но одна Наташа Лаптева поддержала Леню, остальные молчали до тех пор, пока не поднялся Роман Багаев и не сказал, ко всеобщему изумлению, что он согласен с Лапшиным. Согласен! Роман выдержал эффектную паузу и продолжал:

- Но на одном условии. Чтобы точно так же, в одну минуту исключить из комсомола самого Лапшина. Вот если двоих сразу - то давайте!

И Роман пояснил свою мысль:

- Лапшин не по лицу, он под дых бьет! Он как танк!

Слепой бульдозер! Давайте двоих сразу, я обе руки подниму!

- Ну, Рома, будешь министром! - сказал Сережа Лазарев.

- Фокина Саша простит, - продолжал Роман, - я уверен, выйдет из больницы и простит...

- Если простит, тогда ему еще надавать, я сам готов!- вскочил Лапшин.

- Вот, - развел руками Роман. - Что и требовалось доказать.

А Сережа Лазарев только и смог повторить:

- Будешь министром, Рома!