Ватажники атамана Галани

Человек снял богатый кафтан, сложил его на полу и уселся на него. Как назло спиной ко мне. Спросил:

— Ты моё дело обдумал?

Филин затянулся кальяном. Из бойницы приторно запахло анашой. На душе вдруг стало радостно, потянуло на смех.

— Обдумал. Дело хорошее, прибыльное, только человеков у меня для него маловато. Там ведь солдаты, и не какие-нибудь инвалиды, а гвардейцы. Да и река — не моя стихия. Вот Галаня…

— Так поговори с Галаней. Вы же с ним задушевные приятели. Хабара на всех хватит.

— Галаня нынче за зипуном в Персию собрался. Как вернётся — поговорю. Если вернётся.

Филин долил себе в кубок вина:

— И всё же не пойму я тебя, зачем тебе башкой рисковать. Ну, я то ладно. Разоренный помещик, обворованный до нитки собственным приказчиком… — и вдруг как швырнёт кубок о пол да как заорёт страшным голосом. — Закопаю живьём иуду, когда найду! Нет, лучше свинец расплавленный в глотку залью псу смердящему!

— Тихо Филин, тихо, — зашикал на разбойника его гость. — Нечего варежку на всю округу драть. Подумают ещё чего доброго, что тут кого-нибудь убивают, посмотреть сбегутся.

Филин сразу перешёл на шёпот:

— Это всё твой Кондратьев. С тех пор как он мне прикладом по бестолковке заехал, что-то с ней совсем худо сделалось.

Так вот, мне-то куда худородному было ещё деваться. Только в разбойники. А ты сидишь на тёпленьком месте, воруешь потихоньку. Благодать.

— Место, как ты верно подметил, тёпленькое, — ответил незнакомец. — Потому каждый норовит подсидеть. Куда не плюнешь — везде соглядатае. Чуть зазеваешься — донос накатают, меня в кандалы и в Тайную канцелярию на дыбу. Я уже разок там побывал, едва жив остался.

Вот я и решил — хватит с меня. Надо сразу хапнуть столько, чтобы до конца жизни хватило, и не в этой вонючей клоаке, а в какой-нибудь европейской столице Лондоне, Париже, Мадриде. В общем, там, где можно с толком потратить деньги.

— Резонно, — согласился Филин.

Незнакомец чуть повернул голову. Я попытался подобраться ближе к бойнице, чтобы разглядеть лицо, но ту моя нога соскользнула вниз. Я едва удержался на стене, но Филин, услышав посторонний звук, встрепенулся.

— Что это?

— Кошка наверное, — отмахнулся незнакомец.

Чтобы подтвердить правильность его догадки я затянул любовную песнь мартовских котов.

— Кавв! Кавв! Кавв! — у меня с детства очень хорошо получалось подражать кошкам.

— Терпеть не могу кошек, — зарычал Филин и вытащил из под тюфяка пистолет. — Пойду сейчас и пристрелю гада. А то раскавкался тут.

— Сиди Филин, — собеседник выдернул из рук помещика оружие и отбросил его в сторону. — Ты действительно какой то буйный стал.

Больше искушать судьбу я был не намерен. Скатился вниз, ободрав до крови ладони и коленки и припустил куда глаза глядят по тёмным улицам. Благо ночь была лунная и можно было разобрать дорогу. Недалеко от пристаней меня вдруг схватили несколько пар рук. В нос ударил запах чеснока и перегара. Руки обшарили с ног до головы.

— Деньги давай, не то убью, — прохрипел противный голос.

Я понял, что попался уличным разбойникам и закричал что есть мочи:

— Помогите! Грабят! Убивают!

Где-то рядом послышался лязг железа и топот ног.

— Стража, — испуганно зашептались разбойники. — Рвём когти. Этого кидаем. Всё равно у него ни хрена нет.

Разбойники бросились врассыпную и растаяли в темноте. Мне, однако, со стражей тоже встречаться не хотелось. Поэтому я шмыгнул в ближайший переулок и, миновав его, налетел на мочившегося у сложенной из толстых брёвен стены мужика.

— Смотри куда прёшь гнида! — рявкнул тот.

Я шарахнулся в сторону, узнав по голосу Измайлова. И тут же нырнул обратно в спасительную темноту переулка. Отдышавшись, осмотрелся по сторонам. Оказалось, что я оказался у того самого трактира «Медведь», где вчера меня заманили в ловушку.

Это промысел господень, решил я. Всевышний сам отдаёт негодяя мне в руки. Вытащив кинжал, я затаился в переулке, дожидаясь, когда Измайлов снова выйдет облегчиться.

Веселье в «Медведе» не утихало всю ночь. Заливалась балалайка Еремейки, грохотали отплясывая сотни бурлацких ног. В слюдяных окнах мелькали тени людей. Там было светло, тепло, можно было поесть и выпить водки, чтобы согреться. Однако я был вынужден, сжавшись в комок, мёрзнуть в темноте. Я проклинал свою службу, бремя которой мне нести до преклонных лет, если конечно доживу, и мечтал, как бы хорошо сейчас было бы лежать на жарко натопленной печке, слушать, как потрескивают дрова. В печке обязательно должен был стоять котелок со щами и не пустыми, а с большущим куском мяса. Неплохо было бы иметь так же целый сундук книг и читать их, не слезая с печи.

Я так замечтался, что вскоре задремал. Разбудили меня петухи. Небо на востоке уже начало сереть. Измайлов наконец вышел из трактира. Мой кафтан всё ещё был на нём. За угол разбойник не пошёл, а пошатываясь, направился к реке. Прячась в тени заборов, я последовал за ним. Лодка, с которой меня бросили в реку, стояла на пристанях, привязанная к узкому деревянному мостику, среди множества подобных судёнышек. Измайлов улёгся в неё, завернулся в парус и захрапел.