Ватажники атамана Галани

Я поспешил набить карман монетами. Казак хлопнул мне рукой по плечу и произнёс.

— Всё верно, Артемий Сергеевич. Казна чай не обеднеет. А то пока царь свои сатанинские корабли конопатит, а его дружки водку пьют и девок дерут, мои детишки в обносках ходят и сладостей никогда в глаза не видывали.

Велев всем сидеть тихо, я с несколькими калмыками взобрался на верхушку башни и осмотрелся. Большинство разбойников вповалку валялись на земле вокруг костров и полупустых бочек с вином. Однако на валу дежурили шестеро вполне трезвых караульных. Я подумал, что недооценил Кондрата Дубину. Он не такой уж дуболом, каким всегда казался. Я знал, что какими бы упившимися и бесчувственными не выглядели воровские казаки, стоит одному из этих шестерых поднять тревогу и через мгновение вся шайка будет на ногах, готовая дать самый серьёзный отпор любому неприятелю.

Я указал калмыкам на караульных. Те понятливо закивали головами. Почти одновременно в воздухе чиркнули тонкие полоски стрел. Все шестеро умерли, не успев издать даже стона, сражённые кто в горло, кто в глаз, а кто прямо в сердце.

Затем началась резня, ибо вряд ли кто назовёт происходившее сражением. Не буду описывать всё в подробностях, ибо гордиться воинскими доблестями мне приходится не больше чем мяснику, отрубающему головы курам. Скажу только, что немногие воровские казаки пробудились раньше, чем их настигла смертоносная сталь. Они пытались отбиваться, стреляли из пистолетов в мечущиеся в отблесках почти потухших костров тени, нередко попадая в своих. Несколько человек прыгнули с каменного вала в озеро. Половина из них разбилась, остальные попали в руки воеводы Бахметьева, когда выбрались на берег.

Ещё не начало светать, когда Шайтан-гора оказалась в наших руках. Её защитники, изрубленные так, что на тела невозможно было смотреть без тошноты, валялись по всему крепостному двору.

С рассветом начали искать выживших, чтобы палачу было чем занять руки, и нашли одного Кондрата Дубину, всего израненного, но вполне способного передвигаться, хоть и с большим трудом.

Так закончился второй штурм Шайтан-горы, а с ним и служба, порученная мне генерал-полицмейстером Антоном Мануиловичем Девиером. Я остался жив. Страшный атаман Галаня был убит, из его ватаги уцелело всего несколько человек, которых вскоре ждала мучительная казнь.

Чтобы всё это свершилось, мне пришлось превратиться в дикого зверя. Я пытал и убивал людей, предал и обрёк на смерть Мишку Баламута, с которым очень сдружился и который талантом и учёностью превосходил всех людей с которыми мне приходилось встречаться. На моей совести были безвинно погибшие в астраханской резне посадские. Прав был Матвей Ласточкин, когда говорил, что тяжкую и неблагодарную службу взвалил на меня Дивиер.

Сначала я горько расплакался, но это не принесло облегчения. Страх за три месяца превратил меня в горького пьяницу. Я подобрал с земли латунную кружку и зачерпнул со дна одной из бочек остатки ядрёного хмелёвского самогона. Вскоре я уже неуклюже плясал среди трупов, напевая под нос какую то кровожадную разбойничью песню.

Воевода Бахметьев, решив, что у меня временно помутился рассудок, а это, наверное, так и было, велел связать меня по рукам и ногам и не развязывать до тех пор, пока я не просплюсь и не начну связно рассуждать.

Глава XXVI

Эпилог

Моя история практически подошла к концу. Через неделю обоз, охраняемый семёновцами и калмыками, оставив позади заставы, и караульных солдат, с открытыми ртами взиравшими на необычную процессию, въехал в Нижний Новгород. Впереди с видом победителя сказочного чудовища скакал астраханский губернатор Волынский. От него не отставал бравый поручик Маврикинский, с ног до головы забинтованный, но не пожелавший ехать в телеге, несмотря на то, что раны причиняли ему сильную боль. Позади плелись закованные в кандалы разбойники.

Я всё время думал о том, куда исчезли Гольшат и Вакула. Ни среди мёртвых, ни среди живых их не было. По моей просьбе устроили дознание. Воевода стращал разбойников самыми ужасными пытками, но те угрюмо отмалчивались. Я решил, что Кондрат Дубина убил обоих, а тела выкинул в озеро. Однако молчание воровских выглядело странным. Я решил, что тут кроется какая то тайна и, как оказалось впоследствии, не ошибся.

Вместе с разбойниками в кандалах привезли Луку Мясоеда. Я предстал перед нижегородским губернатором и доложил ему о сговоре макарьевского коменданта с Галаней и помещиком Филином. Губернатор поцокал языком, покачал головой и велел арестовать меня.

— За что? — в недоумении воскликнул я.

— Таков закон, — ответил он. — Слово и дело государево кричал?

— Кричал.

— А раз обвинил человека в тяжком преступлении, будь добр сам пожаловать в острог, пока следствие не разберётся, не возводишь ли ты напраслину. Уж кто-кто, а ты, Артемий, должен об этом знать, если, конечно, ты тот за кого себя выдаёшь.