Ватажники атамана Галани

Ему ответил Матвей Ласточкин, который утроился в самом дальнем и тёмном углу кабинета.

— А вот и нет. Для начала они должны похоронить Галаню. А похороны такого знатного атамана у воровских казаков дело пышное и не скорое. Большую лодку убирают драгоценными тканями, кладут туда тело, а сверху насыпают злато и серебро. Затем эту лодку несут в тайное место и закапывают, не оставив на поверхности даже холмика и тщательно скрыв всё, что может выдать захоронение. После этого вся ватага три дня беспробудно пьёт и гуляет. Только потом начинается делёж добычи. Так что время ещё есть.

— Время то есть, а людей нет, — ответил ему поручик Маврикинский. — Чтобы штурмовать Шайтан-гору нужна целая армия. Артемий Сергеевич говорит, что это неприступная крепость. А у нас солдат раз два и обчёлся. Тридцать человек гарнизонных, да моих семёновцев столько же.

— Может послать гонца в Нижний, вернуть полк, который охраняет ярмарку, — предложил астраханский губернатор.

Макарьевскую ярмарку охранял от набегов воровских казаков полк солдат, который возвращался в Нижний Новгород, как только торги заканчивались.

— Не поспеем. Надо придумать что-то ещё, — ответил я.

— Нечего придумывать, — Маврикинский в сердцах саданул кулаком по столу, так что стоявшая там чернильница перевернулась и чернила пролились на зелёное сукно. — Нам негде взять солдат. Надо выступать с теми, что есть. И выступать немедленно.

— Это безумие! — воскликнул я. — А что потом!?

— На месте разберёмся.

Я подумал, что покойный сержант Гуляев был как нельзя более прав, когда говорил что храбрости у этого поручика больше чем ума.

— Лучше умереть с честью, чем жить с таким позором, — напыщенно добавил офицер.

А вот это уж совсем никуда не годилось. Пережить позор я был в состоянии. Не для того я прошёл за эти три месяца через воду огонь и медные трубы, чтобы сейчас славно погибнуть во славу государя и отечества.

И тут, очевидно, бог услышал мои молитвы. В канцелярию ворвался гарнизонный солдат и, задыхаясь, произнёс:

— Там калмыки, целое войско. Все вооружены до зубов. А во главе его вроде как наш. Говорит, что саратовский воевода.

Мы выбежали на улицу и увидели, как в свете заходящего солнца, по главной дороге опустевшей ярмарки, распугивая випивох, нашедших себе приют среди лавок, к нам приближается облако пыли. Во главе тысячи калмыков и сотни служилых казаков скакал стольник Бахметьев обвешанный таким количеством оружия, что я посочувствовал его коню.

— Ну вот, как всё славно получилось, — сказал Арсений Маврикинский. — Теперь у нас есть армия, чтобы штурмовать Шайтан-гору.

* * * *

Над высокой горой, возвышавшейся среди дремучего леса, где если и можно было встретить человека, то лучше было бы повстречать дикого зверя, вился тёмный дым от больших костров. Волки, бродившие вокруг, жадно принюхивались к запаху жарившегося на них мяса. Ватага разбойников пировала, празднуя самый удачный в своей жизни налёт. И хоть он стоил жизни больше чем половине их ватаги, зато кто выжил, после дележа добычи, становились сказочно богатыми.

Провиантом и выпивкой запасались в Хмелёвке. Уж чего-чего, а сивушников там было хоть отбавляй. Дело те своё знали. Гнали самогон на травках, от которого по утру башка не трещит, если конечно употребить его в меру. А уж про вино из смородины и черники даже говорить нечего. Привозили как-то василёвские купцы из-за моря дорогущее вино из Франции и Италии, так потом только плевались. Говорили, что в сравнении с местным, никуда это хвалёное иноземное пойло не годиться.

А чтобы к выпивке и закусь был что надо, бабы пекли из свежепомолотого зерна хлеб, мужики забивали скотину. Разбойники на деньги не скупились. Платили за всё не медяками, а серебром. Хмелёвцы богатели на глазах, особенно смазливые и не слишком стыдливые девки, которым давали за любовь столько, сколько их отцы не зарабатывали за всё лето, надрываясь в бурлацкой лямке.

Разбойники приплывали в село на больших лодках. Загружали их под завязку и уходили обратно вверх по реке. Хмелёвцы точно не знали кем были эти неразговорчивые мужики со злобным блеском в глазах, сорившие серебром направо и налево, однако догадывались, что народ это лихой, опасный и деньжата у них водятся неспроста.

Лодки возвращались на Шайтан-гору, где туши поросят и барашков ставили жариться на ко-страх, а хмельному питью ни кто не вёл счёт. Горланили песни, плясали под балалайку Еремейки, а когда упивались до одури, принимались палить в воздух из фузей и пистолей.

На пятый день этого непрерывного веселья, одна из провиантских лодок сильно припозднилась и прошла через протоку в озеро, когда уже почти стемнело. Однако с вершины горы её успели разглядеть, и на валу показался Кондрат Дубина.

— Эй валенки тобольские, где вас черти носят! — заорал он и его голос разнёсся среди почти совершенной лесной тишины тысячеголосым эхом. — Небось хмелёвских баб тискали!

Из лодки раздался громкий хохот, косвенно подтвердивший правоту воровского атамана.