Ватник Солженицына

О статье в «Литературке» мы расскажем чуть позже – она станет важной вехой на жизненном пути Солженицына, заставив узнать о нем самые широкие круги советской общественности. Поклонники уже опального к тому времени писателя начнут целую кампанию против «травли» их кумира. Парадоксальным образом прицепятся даже к эпитету «многоопытный». Вот как напишет главному редактору «Литературной газеты» Александру Чаковскому взволнованный кибернетик Валентин Турчин:

«Приводя биографические сведения о Солженицыне, Вы называете его человеком “многоопытным”. Вы, очевидно, не можете не знать, что выражение “многоопытный” применяется только по отношению к жуликам. Какое право имеете Вы говорить так о солдате, защищавшем Родину от фашистов, о гражданине, незаслуженно пострадавшем от сталинского произвола, о писателе, каждая строчка которого свидетельствует о его искренности, о его любви к людям?»21

Миф о героическом военном прошлом Солженицына, «незаслуженных» преследованиях и уже тем более его человеколюбии («великий гуманист!») жив и в наши дни – несмотря даже на вал разоблачившей его литературы.

Свой предлагерный опыт Солженицын описывает как череду ошибок и оступок. Непростыми, по уверениям будущего писателя, были уже его детские годы.

Солженицын утверждает, что помнит себя примерно с трех-четырех лет, т.е. с 1921-1923 годов: «Первое, действительно первое воспоминание в моей жизни, какое только есть: меня взрослые подняли на руки в церкви, во время службы, чтобы я видел, как через церковь, полную людей, проходят несколько чекистов, вот в таких остроконечных шапках, конечно не снимая их, как в церкви полагается, с топотом идут в алтарь и начинают отнимать там священные предметы. Это мое первое воспоминание, я с ним начал жизнь»22.

«Эпизод явно символический, – пишет Александр Островский, – Из него явствует, что будущий пророк и праведник начал осознавать себя человеком не где-нибудь, а в божьем храме! И мир, который впервые запечатлелся в его памяти, он увидел, вознесенный, как ангел, матерью над толпой.

Этот мир сразу же предстал перед ним разделенным на своих и чужых, на людей, имеющих идеалы, тянущихся к богу, и грабителей-безбожников, облеченных земной властью, посягающих на церковные реликвии.

Что здесь правда, что вымысел, известно только Александру Исаевичу. Но бесспорно: вспоминая или же придумывая этот эпизод, он стремился подчеркнуть, что с самого начала своей жизни был среди верующих и с самого начала стал свидетелем торжества грубой силы, которая не могла не вызвать в его детской душе удивление, возмущение и осуждение»23.

Свое детство будущий нобелиат представляет бедным и чуть ли не полуголодным. Широко известна переданная Станиславом Говорухиным в его фильме «Александр Солженицын» история о том, как залив однажды свои штанишки чернилами, мальчик так и проходил в них пять лет – то ли с первого класса по шестой, то ли с пятого по десятый.

«И вот вам уже готова “Легенда о сиротских штанах Великого Отшельника”, – пишет Владимир Бушин. – И разве не диво, что творцы легенды не задались при этом простейшим вопросом: можно ли на попку шестиклассника натянуть штаны с попки первоклассника, тем более – на семнадцатилетний зад с попки пятиклассника?»24

Противоречит «Легенда о штанах» и воспоминаниям самого Солженицына, согласно которым он имел в детстве велосипед – вещь, по тем временам, цены немалой, и постоянно путешествовал по Военно-Грузинской дороге, по Крыму, по Украине. То есть, мог себе позволить больше, чем его сверстники. В Ростове-на-Дону, куда семья Солженицыных переехала в 1924 году из родного Кисловодска, его мать работала стенографисткой, и работы у нее хватало. Да и много ли надо на семью из двух человек?

Дом в курортном Кисловодске, в котором в 1918 г. родился Солженицын, принадлежал его тетке, Ирине Ивановне Щербак

«Роллс-ройс» дяди Солженицына Романа Щербака (в 1910 г. таких машин на всю Россию было всего девять). На заднем сиденье его жена Ирина и сестра Таисия – будущая мать Солженицына

Рожденный в первый послереволюционный год, выросший в религиозной семье, Солженицын сетует на вынужденную расколотость его сознания. С одной стороны – правда Октября, пионерские костры, с другой стороны – истина Евангелия. И то, и другое было для него равноценным, равновеликим.

Жарко-костровый, бледно-лампадный
Рос я запутанный, трудный, двуправдый»,

– напишет Солженицын в автобиографической поэме «Дороженька»25.

В школе активный мальчик был бригадиром, старостой класса, редактором стенгазеты. Вместе со всеми он был принят в пионеры, вместе со всеми вступил в комсомол. Примерно в девять лет у него появилось стремление к литературному творчеству, он начал сочинять стихи26. По свидетельству его супруги Натальи Решетовской, они сохранились и сданы в архив с пометкой «Не для печати»27.